Эвис: Повелитель Ненастья
Шрифт:
— Хорошо, пусть нам сочувствовало даже десять человек. Десять из ста пятидесяти! — воскликнула она. Потом перевернулась на бок, чтобы видеть мое лицо, и продолжила: — А во время тризны я то и дело ловила себя на мысли, что схожу с ума от желания выставить из нашего дома всю эту пьющую и жрущую толпу ударами ножен, заколотить дверь и забыть обо всем, что останется снаружи…
— Не ты одна! — пожал плечами я. — Когда гости разъехались, и мы с Майрой пошли навещать Фиддина и Дитта, она сказала, что смерти наших вассалов выморозили ей душу. Поэтому в посольстве она рубила
— В посольстве и я чувствовала себя приблизительно так же… — криво усмехнулась женщина. — А еще страшно ненавидела ту хейзеррку, которую ты отпустил. Впрочем, эту эмоцию ты наверняка слышал.
— Еще бы: ее ненавидели вы все! Только отпустил я ее отнюдь не из-за симпатичного личика и хорошей фигурки…
— А из-за чего?
— Амси сказала, что эта девица — единственная, кто еще ни в чем не замазан. Она прибыла из Глевина, чтобы получить первое задание. А ар Ассаш, познакомившись с сопроводительным письмом, орал, как резаный, и все последующие дни называл ее бесполезной смазливой дурой!
— Тогда мы тебя, наверное, простим. Когда-нибудь… — грустно пошутила Тина, тут же помрачнела, схватилась за браслет и несколько мгновений смотрела сквозь меня. А когда снова расслабилась, то виновато улыбнулась: — Подключалась к камере в спальне. Хотела убедиться, что с девочками все в порядке. Прости, ничего не могу с собой поделать — где-то глубоко-глубоко внутри страх все равно остался…
— Не за что тебя прощать, сам занимаюсь тем же самым! — успокоил ее я, и, подумав, предложил: — Если на душе так неспокойно, может, вернемся?
— Чуть-чуть попозже! — отказалась она. Потом села, оперлась спиной и локтями о бортик джакузи, кинула взгляд на бушующий океан и расстроено вздохнула: — Шторм, вроде бы, совсем рядом, но из-за отсутствия ветра и брызг он кажется ненастоящим. И не пугает. Вообще…
— На скутере все совсем по-другому! — буркнул я.
Тина отрицательно помотала головой:
— Скутер — это автопилот, ленты антиграва, жилет, полумаска, закрытый купальник и ты. Поэтому, если дух и захватывает, то только от восторга.
— А на верхней площадке вышки?
Глаза Тины затянула поволока все того же безумия:
— Там тебя и беснующуюся стихию не разделяет вообще ничего: ты чувствуешь ее душой, сердцем, кожей, и поэтому сам становишься ею!
После этого признания советница ненадолго ушла в свои мысли, а свою мысль закончила только после не такой уж и короткой паузы: — Чем-то похоже на купание в струях проливного дождя, только напрочь вышибает из головы все мысли…
…Перед тем, как перейти домой, мы ополоснулись, высушили волосы и оделись, как на тренировку. Ибо спать не хотелось от слова «совсем», а кое-какие планы на предрассветное утро уже появились. Собрав волосы в «хвост» и затянув ремни сбруи, Тина, как и любая из моих женщин, сначала посмотрелась в зеркало, а затем повернулась ко мне, чтобы не только почувствовать
До подвала и потом, по дому, она шла точно так же, не только изображая, но и по-настоящему ощущая себя советницей. Поэтому в гостевые покои, выделенные раненым, я заходил более-менее успокоенным.
Вошли практически бесшумно. Пересекли гостиную, переступили через порог спальни и замерли, глядя на близняшек, что-то выговаривающих Дитту, с немым укором. С укором — чтобы не рассмеяться. Ибо других эмоций девушки, грозно хмурящие брови, мечущие из глаз молнии и потрясающие сжатыми кулачками, не вызывали.
Парень, мгновенно среагировавший на наше появление, изобразил ужас и взглядом показал этой парочке на нас. А когда они не поняли, негромко выдохнул:
— Доброй ночи, арр и аресса!
— Привет, Дитт! — шепотом поздоровался я, дождался, пока его поприветствует и Тина, а потом перевел взгляд на Хельгу с Хильдой и добавил ему тяжести: — Здравствуйте, дамы! Объясните, пожалуйста, что заставило вас нарушить уговор в первую же ночь?
Девушки, только-только присевшие в реверансе, покраснели до корней волос:
— Спать не хотелось! Совсем-совсем! А тут Дитт неловко повернулся во сне, и у него закровила рана…
— По ночам одна бодрствует, а вторая спит. Либо спят обе, но в родовом особняке. Ясно?
Второй вариант настолько перепугал близняшек, что они побледнели, как полотно, и одновременно качнулись в сторону двери. Правда, тут же сообразили, что я их не отпускал, и застыли на месте:
— Да, арр! Больше не повторится!! Только не отправляйте нас домой, пожалуйста!!!
— Воля главы рода — превыше всего[2]! — напомнила им Тина и легонечко подколола: — Если, конечно же, вы видите себя именно ар Эвис, а не кем-нибудь еще.
Девушки густо покраснели, но с надеждой уставились мне в глаза:
— А вы не будете против, арр?!
— Я не буду! — усмехнулся я. — Так что, если вы сами не заставите Фиддина с Диттом передумать, то после того, как они встанут на ноги, мы с Магнусом отвезем вас в храм Пресветлой.
— А с чего это вдруг они должны передумать? — возмутилась Хельга.
— От избытка заботы, конечно! — «предельно серьезно» объяснила Тина. — Поймите, чтобы побыстрее вылечиться, раненые должны как можно больше спать. А вы им не даете.
— Ага! А еще кормят с ложечки, и пытаются все делать сами… — пожаловался Дитт, намерено выделив интонацией слово «все».
Я оглядел обеих девиц хмурым взглядом и веско сказал:
— Кормить, поить, обрабатывать раны и менять повязки разрешаю. Обмывать, подавать ночные вазы и выносить их до получения брачных браслетов — нет. Ясно?
Девушки склонили головы, показывая, что готовы выполнить мою волю. А Сангор, воспользовавшись появившейся возможностью, дал понять взглядом, что хочет что-то сказать наедине.