Эволюционер из трущоб. Том 7

Панарин Антон

На пути к вездеходу меня догнали ребята. Лица у них были… Растерянные, что ли? Может, даже немного испуганные.

— Мандец… — прошептал Леший. — Ты видел, как мужик заживо горел?

— Видел, — кивнул я. — Вообще-то он из-за моего огненного шара и загорелся.

— Жуть какая-то. — Лёха встряхнул головой, как будто пытался позабыть это, как страшный сон.

— Да, убивать людей — это не тоже самое что убивать тварей, — поддержал его Артём.

— Вообще пофиг, — прокомментировал Макар, закинув автомат за спину. — Порой люди хуже

животных.

— Ты прямо моего папашу описал, — усмехнулся Серый. — Матушка говорила, что, возвращаясь из очередного рейда, он бил её так, что рёбра трещали. Я бы с радостью убил этого дуралея, но папаша подох раньше.

Повисла напряженная тишина. Каждый думал о своём. Я, к примеру, думал об отце. Я бы этого «дуралея» с радостью узнал получше. Судя по всему, он весьма интересный и неоднозначный человек, мотивы которого я до сих пор не могу понять до конца. А ещё жаль, что с ранних лет я вынужден сражаться за существование. Хотелось бы хоть немного насладиться тихой жизнью и изучить мир, в который я попал.

Но ничего не поделать. Приходится, сломя голову, нестись на встречу светлому будущему, попутно отбиваясь от нависших угроз.

К моменту, когда мы добрались до центра села, гвардейцы выстроили вездеходы полукругом, отгородившись от ветра, и устроили привал. Бойцы раскурочили трофейный сухпаёк и весело болтали.

— Чё там у тебя? Каша рисовая? Давай сюда, — улыбаясь, сказал бритоголовый и протянул руку.

— Да пошел ты. Я так голоден, что и эту погань съем, — отмахнулся его товарищ со сломанным носом.

— Болван. Я ж не обобрать тебя пытаюсь. Бартер предлагаю. Ты мне рис, я тебе гуляш, — пояснил лысый.

— Так бы и сказал. — Обрадовался сломанный нос и передал жестянку, на которой было написано «Рисовая каша», но в ответ гуляш он не получил. — Свою банку гони! — возмутился носатый.

— Ха-ха. А вот хрен тебе! — Лысый показал товарищу язык и едва успел увернуться от ловко брошенной баночки печёночного паштета. — О! И паштетик подъехал! Живём! — самодовольно заявил лысик.

— Хорош дурью маяться, — рыкнул подошедший Барбоскин, и веселье закончилось.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся лысый, отдал честь, а после швырнул обещанный гуляш и паштет носатому.

Гвардейцы порой обменивались шутками, понятными лишь армейцу. Мне они казались забавными, а вот ребята не всегда догоняли, о чём речь. Даже удивительно, как гвардейцы успевали разговаривать во время еды. Ведь они просто глотали пищу, не жуя. Видать, долгая голодовка заставила их относиться к пище немного по-другому.

Увидел кусок хлеба? Тут же проглоти, пока рабовладельцы не отняли. Бойцы обрели свободу, а привычка осталась. Я откупорил банку с перловкой. На вкус отвратно, на вид — как будто эту гадость кто-то переварил и срыгнул в банку. Одним словом, мерзость. Но в Академии я ел вещи и похуже.

Пока ел, присматривался к гвардейцам. Добрые открытые лица, исписанные шрамами. С виду и не скажешь, что они только что положили

сорок три человека, а теперь сидят и болтают, как ни в чём не бывало. Впрочем, я могу их понять. Первая смерть близкого шокирует. Вторая — печалит. Третья воспринимается уже как нечто неизбежное.

Первое убийство пугает. Врезается в память и терзает тебя ночами напролёт. Мертвец является во снах, требуя правосудия. Второе убийство волнительно. Десятое — уже ничего не значит. Просто работа. Гвардейцев тренируют, чтобы убивать.

Да, эту работу можно прикрыть красивой сказкой о том, что вы не убийцы! Вы защитники! Но давайте будем честны, если на земли баронства напал враг, то эти защитники идут убивать, и никак иначе. Убийство — это убийство, и с этим ничего не поделать.

В прошлой жизни я встречал глупца, который поведал мне историю об Императоре, который пролил так много крови, что ею можно было бы окрасить в алый целое море. Так вот, этот Император осознал весь ужас, который он совершил, и покончил с собой. Нет, ну вы слышали? Эта история — полная чушь.

Я был знаком лично со всеми Императорами, правившими в Дреморе за пять сотен лет. И знаете, что я вам скажу? Ни один из них не сожалел о пролитой крови. Императоры не сражаются на поле боя. Они не видят ужасов, происходящих там. А потери для них — лишь цифры на бумаге. Захваченные города, новые точки на карте.

Для них это всё игра. Игра, где ставка — человеческая жизнь. Порой эта жизнь принадлежала самим Императорам. Когда они заигрывались и устраивали резню, мне приходилось становиться «защитником» угнетённых. То есть, убийцей. Интересно, как прервать порочный круг смертей и страданий, и возможно ли это?

— Михаил Константинович, можно вас на пару слов? — спросил Барбоскин.

Он подошел настолько тихо, что я даже не слышал, как снег скрипит под его ботинками. Лицо гвардейца было озадаченным. Видать, предстоит серьёзный разговор.

От автора:

В комментариях к книге, вы можете обнаружить арт Барбоскина.

Глава 5

Когда старлей подошел ко мне, все внезапно притихли. Только ложки звенели, ударяясь о банки сухпайка, да ветер свистел. Всё внимание сосредоточилось на нас. Не желая, чтобы наш разговор слушали, Барбоскин отвёл меня в сторону и покосился на Лешего.

— Михаил Константинович, вы уверены, что стоит брать парней на штурм Ленска? В вас я не сомневаюсь, а вот в Алексее…

— А что с ним? — спросил я, приподняв бровь.

— Во время засады он замешкался и открыл огонь последним. Сомнения во время боя могут стоить ему жизни, — пояснил гвардеец.

— Не переживайте. Он справится. Просто не каждый день приходится видеть людей, объятых пламенем. Кстати, а почему ты обращаешься ко мне на «вы»?

— А как я ещё должен обращаться к человеку, спасшему мне жизнь? — вопросом на вопрос ответил Барбоскин.