Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
— Она разбилась. Ее разбил капитан Зендгер...
— А где были вы?
— Он чуть не убил меня. Я вырвался, чтобы немедленно известить вас.
— А секретарь Фариначчи?
— Он тоже здесь...
— Машина — на шоссе?
— Да.
— И кто возле нее?
— Капитан Зендгер.
— Боже праведный! Но ведь там моя переписка с фюрером! Это гестаповцы, это все гестаповцы! Они хотят выкрасть мои ценнейшие письма. Сейчас же поезжайте назад и привезите все, что есть в машине.
— Зачем же снова рисковать нашему маленькому Марчелло! — сказала Кларетта.— Пошли кого-нибудь
— Я не поеду, пока не увижу писем фюрера!
— Милый, они совсем тебе не нужны. У тебя английские письма — это лучшая охранная грамота. Мы ведь поедем в Швейцарию, а не в Германию.
— Нет, мы поедем в Германию! В Тироль! Там меня ждет фюрер. Туда, и только туда! Я должен привезти ему письма как доказательство моего уважения.
Кларетта незаметно махнула брату: мол, иди, не дразни своим присутствием.
Обрадованный Марчелло выбежал на улицу. Наконец-то он убедился, что английские письма у дуче. Надо было бы иначе поговорить с Зендгером. Если он действительно американский шпион и если их тоже интересуют эти письма, то, может, американцы дали бы за них больше? Зендгер действовал вслепую, а Марчелло привел бы его прямо в комнату, где лежит портфель с письмами. Достаточно только открыть дверь. Открыла бы Кларетта, а потом пистолет на дуче — и все. Дуче тоже испугается — ого!.. И глупая же эта Зита! Вовремя не подсказала. Тьфу!..
Марчелло решил переговорить с Клареттой. Он подождал, пока дуче заснул и сестра вышла, чтобы сесть в «лянчию» (она всегда почему-то спала в броневике). Петаччи кружился около машины, выжидая, чтобы отлучился куда-нибудь водитель. Наконец Кларетте надоело смотреть на его мельканье, и она позвала:
— Ты почему не спишь? Иди сюда. Как только вернутся посланные за машиной, мы трогаемся.
— Кла,— тихо сказал Марчелло, забираясь в броневик,— у меня есть план...
— У нашего маленького Марчелло появились в голове планы? — удивилась Кларетта.
Марчелло надулся:
— Не смейся. Я говорю серьезно.
— Какой же это план?
— Поклянись, что никому не скажешь.
— Клянусь.
— Кем?
— Ну, кем? Святой мадонной...
— Нашей мамой.
— Ну и нашей мамой.
— То, что я тебе скажу, должно навсегда остаться тайной.
— Ну договорились, договорились. Никто не будет знать, кроме нас с тобой.
— Даже дуче?
— Даже дуче. Говори скорей.
Марчелло сказал напрямик:
— Давай удерем с тобой в Швейцарию!
— Ты сошел с ума, Марчелло! — Сестра закрыла ему рот ладонью.— Какая Швейцария, когда мы едем в Тироль.
— Пусть едет в Тироль тот, кому надо, а мы с тобой — в Швейцарию!
— А Бенито?
— Брось эту старую калошу!
— Не смей так говорить!
— Не кричи на меня. Ты еще молодая, красивая, умная, талантливая. Ты будешь богатой. Я отдам тебя замуж за кого хочешь: за лорда, миллионера, за принца...
— Ты просто соплячок, Марчелло.
— Слушай: мне нужна папка с английскими письмами. Ты каждый день держишь ее в руках. Передай эту проклятую папку мне, садись в мою машину — и мы окажемся в свободном мире, богатые, счастливые, а главное — живые. Это серьезно,
Кларетта колебалась. Она не верила Марчелло и в то же время понимала, что какая-то правда скрывается за его словами. Ей хотелось до конца выполнить свою роль ангела- хранителя при стареющем Бенито, а разум подсказывал — надо думать и о себе, о своей жизни, о будущем.
— Я подумаю,— сказала она, все еще колеблясь.— Я подумаю до утра, а завтра скажу тебе.
— До утра — это очень долго. Можно опоздать,— не отставал Марчелло.
— Я не могу так сразу.
— Ну хорошо. Помни только: никому ни слова!
В Комо просидели целый день. Посланцы не возвращались.
Машина с золотом и письмами Гитлера исчезла без следа.
Вечером Муссолини приказал ехать дальше. Дуче был хмурый, злой. Ни на кого не хотел смотреть. Кларетта держала в руках портфель с письмами: дуче забыл взять его после того, как сел в «лянчию», и письма эти жгли ей руки. «Сейчас или никогда!»— думала Петаччи. Ей хотелось, чтобы Муссолини заговорил. Пусть скажет что-нибудь грубое, обидное, пусть вызовет в ее душе вспышку гнева, даст в руки хоть соломинку, за которую можно уцепиться, чтобы оправдаться потом перед собственной совестью. Но дуче молчал.
Неподалеку от Керноббио они встретились с колонной эсэсовцев, которые удирали в Швейцарию. Эсэсовцы были хорошо вооружены, их колонна насчитывала около тридцати машин, Поэтому дуче вызвал к себе эсэсовского командира и потребовал, чтобы гитлеровцы эскортировали его до границы. Узнав, что перед ним Муссолини, эсэсовец согласился. Собственно, ему было все равно: и те и те держали путь к границе.
В полночь колонна, шедшая полным ходом, вдруг остановилась. Только перед этим они проехали городок Муссо, до городка Донго оставалось несколько километров — и вдруг остановка. Место было глухое и безлюдное. С одной стороны поблескивали воды озера Комо, с другой — нависали темные скалы. Муссолини послал узнать, в чем дело. Оказалось, что дорога впереди закрыта: поперек шоссе лежат громадные спиленные деревья, а за деревьями и на скалах — партизаны с пулеметами и «панцерфаустами». Сколько партизан, никто не знал. Рота, полк, бригада? Длинная колонна с десятками автомобилей, бронемашин, мотоциклов замерла в ожидании.
Дуче испугался. Он знал: если попадет в руки к партизанам, с ним будут разговаривать не как с перепуганным человечком, который спасает свою шкуру, а как с дуче, с палачом и изменником. Они припомнят ему все, ничего не забудут.
Муссолини не мог усидеть в броневике. Когда-то он считал себя великим политиком, великим полководцем, великим ученым. Теперь великого в нем не осталось ничего, разве что подбородок. Спастись, спастись во что бы то ни стало! У дуче еще была ценнейшая реликвия: папка с последними письмами Гитлера, его планом захвата Ватикана и ареста итальянского короля. Муссолини схватил папку и выпрыгнул из броневика. Кларетте он не сказал ни слова. Она видела, как Бенито пробирался между машинами, и вскочил в большой немецкий «вандерер». Не видела только, как дуче, сев в немецкую машину, натягивал на себя немецкие сапоги, немецкий офицерский плащ и фуражку.