Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Синьора Грачиоли, маленькая, толстенькая, с темным пушком на верхней губе, встретила партизан так, словно ждала их уже давным-давно.
— Ах, бамбини![48]— всплеснула она руками.— Вы усталые и грязные, как трубочисты! Сейчас я вас всех вымою! Вымою и переодену в самое лучшее итальянское белье. Синьора, вы пойдете ко мне. Не возражайте, женщина должна слушаться женщину. Потом я накормлю вас, бамбини, лучшим итальянским обедом. Минестроне, пепперони и обязательно
— Два года не ел спагетти, — вздохнул Пиппо. — Мама Грачиоли, я заплачу, увидев тарелку со спагетти.
— Мадонна миа! Среди вас итальянец?!
— И поляк, прошу пани, поляк тоже есть, выступил вперед пан Дулькевич. — Я был в Италии еще до войны. Но, пся кошчь, некогда не встречал такой очаровательной женщины, как вы, пани Грачиоли! Слово гонору!
— Синьор перехвалил меня, — скромно потупилась хозяйка.
— О-о, перехвалить женщину — вещь невозможная! — воскликнул поляк.
Впервые за много месяцев они мылись горячей водой, надевали белоснежное белье, ступали по чистым коврикам, шли обедать в столовую, где для каждого был поставлен настоящий стул, а не лесной пень; где был стол и на нем тарелки, а не задымленные котелки; где белели треугольники скрипучих салфеток, а не холодный снег.
Пан Дулькевич вышел к обеду в сорочке с накрахмаленными манжетами. Он сумел расшевелить сердце синьоры Грачиоли, и она достала из дальнего закоулка пузатого семейного комода сорочку мужа. Пан Дулькевич сел за стол и постукивал по тарелке манжетами, как кастаньетами.
— Пся кошчь! — сказал он.— Я имею наконец свою маленькую радость. Судьба возвращает мне утраченный вкус к жизни.
К обеду вышел и английский майор, о котором рассказывал капитан Билл. Он был одет в английский солдатский мундир из толстого сукна, в черные грубые ботинки и белые гамаши. Поражали смертельная бледность его лица и лихорадочные огни в глазах — англичанин, наверно, давно уже забыл, что такое сон. Увидев за столом новое общество, майор поджал губы — кожа на его скулах натянулась, как на барабане. Кивнув головой, он спокойно шел к своему месту.
Вдруг на его пути выросла высокая фигура Клифтона Честера.
— Капитан Роупер! — воскликнул англичанин.
Майор остановился. Он не испугался, ни тени удивления не промелькнуло на его спокойном лице, глаза все так же горели, и кожа на челюстях была так же натянута.
— Кто вы? —по-английски спросил он.
— Капитан Роупер! — еще раз воскликнул Клифтон Че-стер.— Вспомните, пожалуйста, конвой «PQ — 17», крейсер «Йорк», вашего ординарца Клифтона Честера.
— Это вы? Рад видеть вас живым,— сказал Роупер.
Он стоял перед Клифтоном, опустив руки, держа прямо голову, почти по стойке «смирно». И Клифтон тоже вытянулся — перед
— Я вспомнил вас, капитан...— начал было он.
— Не капитан, а майор,— поправил его Роупер.— Ровно в семь часов вечера, когда мы с вами виделись в последний раз, я получил по радио сообщение о присвоении мне чина майора. Ночью мы изменили курс и пошли наперерез немецкой эскадре, которую и перехватили на восток от островов Ян-Майен.
— Но ведь эскадра была без «Тирпица»!
— Да. Зато там был линкор «Шарнхорст», и наши доблестные моряки пустили его на дно. К несчастью, наш «Йорк» тоже был потоплен. Таким образом, мне пришлось быть майором ровно сутки.
— Не намного дольше, чем мне, прошу пана,— вставил пан Дулькевич.
— Вы что-то сказали? — Роупер повернулся к нему.
— Я был майором сорок три минуты.
— Ах, вот как? — Роупер попробовал изобразить на лице подобие усмешки.— Ну что же, приятно познакомиться с людьми, которые имели похожую судьбу. Я еще раз повторяю: рад видеть вас живым, Клифтон Честер.
— И я рад, что встретил вас, сэр. Значит, вы послали тогда телеграмму?
— Да. И у нас одинаковая судьба. И мы будем выполнять свои военные обязанности до конца. Не так ли?
— Да, сэр.
— А для этого все-таки надо пообедать,— Роупер засмеялся.
— Мы слышали о ваших приключениях,— сказал Михаил.— Капитан Билл рассказал нам, как вы вырвались из редута.
— О, редут — мелочь. Надо было дожить до него, пройти через десятки лагерей, через побеги, гестаповские суды.
— Пся кошчь! — Пан Дулькевич щелкнул манжетами.— Это нам известно!
После обеда собрались в гостиной второго этажа, где стоял старый, как и все в доме синьоры Грачиоли, рояль. Маленький Франтишек Сливка, совсем затерявшись среди блестящих черных плоскостей огромного инструмента, сел играть. Уже солнце упало за горы, и синьора Грачиоли внесла в комнату свечи, уже исчезли куда-то Клифтон Честер и Юджин Вернер вместе с майором Роупером, а Сливка все играл и играл...
Не раз и не два заливался слезами пан Дулькевич, когда чех играл мазурки Шопена, и снова начинал дирижировать манжетами, когда композитор переходил к Верди.
Проверив партизанские патрули, вернулся капитан Билл. Он устроился в кресле в углу комнаты и тоже притих, покоренный великой музыкой, что плыла из-под бледных, хрупких пальцев Франтишека Сливки.
А в это время внизу, в комнате, которую занимал Роупер, происходило маленькое совещание представителей англосаксонских наций. Майор позвал к себе Клифтона и Юджина, посадил их на твердые, неудобные стулья и стал мерить помещение тонкими ногами.
С Клифтоном он долго разговаривать не стал.