Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения
Шрифт:
У Авентина просматриваются те основные черты теории происхождения цыган, которые заставляют подозревать в них хорошо организованное сообщество безродных, бесправных и беззаконных людей: это люди воровской породы, так тоже можно перевести латинский текст. Королем Цинделоне мог называться герой романа. В немецком переводе «Annales» за 1580 г. он получает говорящее имя Цундель [54] . Их родина – переходящая из рук в руки Паннония, пограничный регион между Западом и Востоком – делает их в представлениях окружающих народов опасными и ненадежными, какими кажутся все приграничные жители. Через 200 лет, когда Венгрию завоюют турки, цыган прогонят из приграничных областей, поскольку будут бояться, что они могут оказаться вражескими лазутчиками [55] . Легенды о происхождении, которые первоначально, казалось бы, должны были выстроить культурные мосты, истолковывались как обманные маневры профессиональных мошенников. Если же легендам начинали верить, то цыганское покаяние воспринималось как часть священного ритуала, а добровольная бедность и паломничество – как знак особенной набожности или святости, и посторонних это отпугивало. И если причинишь им вред, то будешь наказан неизвестной божественной волей или же магическими практиками.
54
Нем. Zundel – ‘поджигатель, огниво, фонарь, огонь’, тж. ‘взбучка’ (примеч. пер.).
55
См.: [Mayerhofer 1987].
Легенды: из Библии в историю
Легенды, рассказываемые в хрониках
56
[Cassel 1885:48].
57
Andreas, в: [Gronemeyer 1987: 20].
58
Лат. imitatio Christi – подражание Христу, следование Христу; по новейшим исследованиям название католич. назидательной книги Фомы Кемпийского (примеч. пер.).
59
Или еремит – из греч. sprjpn: r|c; (eremites) – ‘отшельник’ (означает то же, что и ‘анахорет’) (примеч. пер.).
60
[Wurstisen 1978: CCXL].
61
‘цыганские пять су’ (франц.) (примеч. пер.).
62
Cp.: [Cioc"arlie, Bonzon (ed.) 2007: 33]. Один из вариантов текста находится в выпущенной Ж.-Ф. Серканом книге «Contes populaires et legends du Pays Basque» (1978).
Эти легенды с самого начала накрепко привязывают цыган к кочевому образу жизни. Если они появляются лишь на краткое время, а затем уходят прочь, всякая попытка индивидуализированного описания становится невозможной. Вместо этого на передний план выдвигаются грубые типизирующие признаки, которые призваны облегчить и ускорить узнавание этого вырванного из действительности и из времени коллектива. «Легендарность» их жизни становится сама собой разумеющейся. Рядом с Агасфером, «Вечным Жидом», встает лишенный избавления, обреченный на вечные скитания цыган [63] . С этим его образом напрямую связаны истории об отказе дать приют Святому семейству и искуплении бездомностью, а также легенды о гвоздях для распятия Иисуса, которые выковали злые цыгане, как и легенды о том, что они – потомки братоубийцы Каина [64] . Романтизирующее народное сознание находит и выдумывает в XIX в. дальнейшие сказки и легенды, которые передают самую прискорбную картину жизни роковых странников. В сущности, легко объясняется причина, по которой цыгане странствуют повсюду, латая дырявые котлы. Но коренящаяся в народном сознании легенда о ковке гвоздей для распятия, напоминающая нам о том, что «целый цех приговорен был к лишению покоя» [65] , относит эту очевидно презираемую деятельность к уровню невыносимых работ, которые выполняют люди, находящиеся на низшей ступени общества.
63
См.: [K"orte, Stockhammer (Hrsg.) 1995].
64
В кн. [K"ohler-Z"ulch 1993] подробно упоминаются некоторые версии.
65
[Cassel 1885:42].
Возможность позитивной оценки крылась в религиозном толковании человеческой жизни как земного паломничества после изгнания из рая. С этой точки зрения все «люди… в большей или меньшей степени цыгане» [66] . Когда английский поэт Джон Баньян (1628–1688) формулирует эту базовую религиозную мысль о бренности земных стремлений в своей книге «Путь пилигрима» (1678), начинают подозревать, что его предки – цыгане и бродяги.
Приукрашивание библейской истории с помощью легенд христианам нравилось со времен поздней Античности, и наиболее популярным было как раз бегство в Египет, которое наполнилось новым смыслом в эпоху феодального произвола – ранняя форма историй об исключительных людях, человеческие и слишком человеческие черты которых привлекали особый интерес. Наряду с этим хроники доносят до нас особую разновидность рассказов о происхождении, напоминающую сюжетные, занимательные эпические сказания шпильманов. Начнем с упрощенного варианта в формулировке Лодовико Антонио Муратори (1672–1750), основоположника итальянской историографии, которую он дает в «Rerum Italicarum Scriptores» (1730):
66
Schenkendorf, Мах von. «Die silberne Hochzeit bei den Zigeunern», в: [Czygan 1912:211].
18 июля в Болонью из Египта прибыл герцог по имени Андреас [правильно: Андреа], с женщинами, детьми и мужчинами из своих земель, их было, пожалуй, не менее 100 персон. Этот герцог отошел от христианской веры. И король Венгрии взял его земли и его самого. Этот герцог сказал поименованному королю, что хочет вернуться в христианскую веру, и вот он крестился вместе с некоторыми из его народа, их было около 4 000 человек. Тех, кто креститься не захотел, убили. После того как король Венгрии его принял и заново крестил, он пожелал, чтобы он 7 лет странствовал по свету. Кроме того, ему было велено идти в Рим к папе, и тогда он может вернуться к себе на родину. Когда они пришли в Болонью, прошло уже 5 лет с того момента, как они начали странствовать по свету, и более половины из них уже умерли [67] .
67
Muratori, в: [Gronemeyer 1987: 55 ff.].
Не подтверждаемое историческими источниками повествование объединяет разнородный опыт контактов в жертвенную историю
68
Pasquier, в: [Gronemeyer 1987: 52].
Оба исторических повествования имеют одинаковую нарративную структуру. За переменчивой, начинающейся с утраты оседлости предысторией следует объяснение нынешнего кочевого образа жизни: покаяние как своего рода хождение в Каноссу [69] для находящихся в опасности народов. За ним следует в качестве самого важного призыв, настоятельно подчеркиваемый охранными грамотами, в Болонском списке – быть милостивыми, в Парижском – быть великодушными к ним.
В одном только пункте оба повествования выражаются недвусмысленно, как легенды со Святой земли. Неизвестные кочевники изображаются как незваные гости, которые считают, что их статус кающихся и положение жертв должны обеспечить им неприкосновенность. Они – не европейцы-христиане и не сарацины-мусульмане, они – другие, люди, которые нигде не чувствуют себя дома. Переменчивое воплощение другого, которое не имеет имени и которое поэтому можно обозначать как угодно: египтяне, татары, цыгане и т. п. Легенды порождают двойственную реакцию. Порой они приводят к желанному признанию. Однако в основном они, пользуясь бездомностью и беззащитностью пришельцев, находят в этих качествах основания для изгнания и преследования и тем самым создают пространство для нового поклепа, как это мы видим в Базельской хронике за 1422 г., тон которой кардинально меняется. Их недвусмысленно именуют «сбежавшимися в одну свору злодеями / ворами и разбойниками», а также «никчемным народом» [70] .
69
Хождение в Каноссу, или Каносское унижение (нем. Gang nach Canossa, Canossagang; итал. Lumiliazione di Canossa) – датированный 1077 г. эпизод из истории средневековой Европы, связанный с борьбой римских пап с императорами Священной Римской империи. Эпизод ознаменовал победу папы Григория VII над императором Генрихом IV. Под хождением в Каноссу понимают само путешествие Генриха IV из Шпейера в Каноссу и связанные с ним события, произошедшие в январе 1077 г. (примеч. пер.)-
70
[Wurstisen 1978: CCXL].
Составленная и напечатанная примерно через 150 лет после событий 1422 г. хроника доносит до нас сжатый и обобщенный рассказ. Его направленность определяется более поздними сведениями. Еще значительно определеннее и резче, нежели Авентин, базельский городской летописец Кристиан Вурстизен (1544–1588) пренебрегает легендами о происхождении цыган и относит их к маргинализированным, сформировавшимся вне структуры сословий бродячим слоям, к «сильным», то есть работоспособным нищим, контроль над которыми вне городов практически невозможен [71] .
71
Ср.: [Geremek 1987; 1988].
Точно так же Муратори, итальянский летописец, вопреки собственному подробному изложению легенд о происхождении цыган решается на уничижительную характеристику: «Они были лучшими ворами, какие только бывают на свете… Отметим, что это был самый отвратительный сброд, какой только бывал в этих землях. Они были худые, черные и ели, как свиньи» [72] .
Совсем не увязывая бедность цыган с покаянием и паломничеством, Альберт Кранц (ок. 1448–1517) в своем труде «Saxonia» (1520) соединяет ее с чувствами отвращения и отторжения. Он говорит о том, что у них «собачий образ жизни» [73] , имея в виду частую смену половых партнеров и инцест.
72
Muratori, в: [Gronemeyer 1987: 56].
73
Krantzius, в: [Gronemeyer 1987: 26].
Так они самым провокативным образом нарушают христианские нормы порядка и морали. Отсутствие у них религии, на которое он жалуется также, опять ставит их в отличие от «сарацинов» в положение третьей стороны, ускользающей от какой бы то ни было определенности. Летописцы едины в одном: чужаки «очень сведущи во всех языках». Ни в одном документе не сообщается о каких-либо языковых трудностях или трудностях понимания друг друга. Это странно, потому что цыгане достигли Центральной, Южной и Северной Европы за краткий промежуток времени всего в несколько лет, а в Англию и Скандинавию добрались немногим позже. В Любеке им нужно было говорить на нижненемецком, в Базеле и Берне на алеманском, в Нюрнберге на средневерхненемецком, в Париже на французском и в Болонье на итальянском. Ничего невероятного в этом нет. Тот факт, что они владели множеством языков, подчеркивается постоянно: «Однако они довольно прилично говорят на виндском языке / но наряду с этим еще и другими довольно хорошо / как венгерским / итальянским / и т. п…» [74] Их собственный язык долгое время остается под подозрением. В Германии, Англии и Франции его считают непонятным, искусственным воровским языком, с помощью которого низы общества беспрепятственно могут объясняться [75] . Авентин считает, будто у него есть доказательства, «что они говорят на венедском языке» [Venedica lingua] [76] . Этот след, как и другие, приводит в тупик. «Вендский» как более древнее название славянского языка могло указывать на принудительно христианизированные около 1000 г. славянские народы, такие как сорбы, «виндский» – на словенцев, «венетский» – на некую группу диалектов Северной Италии. И совсем уж безбрежной спекуляцией было бы установление связи между ними и античным народом «венетов» [77] . Языковая гамма задержавшейся в Баварии группы цыган включала некий славянский язык, лишь в общих чертах идентифицированный доверителями летописца и ошибочно принятый за их родной. Цыгане могли предъявлять написанные по-латыни охранные грамоты и рекомендательные письма и очевидно – общаться на языке очередной страны. Рассказываемые ими в момент прибытия легенды о происхождении вряд ли могли передаваться без знания языка. Собственный язык рома в качестве средства коммуникации неизвестен. Неизвестен он был долго, а значит, никто вовне сообщества рома не мог на нем говорить или его понимать [78] . Поскольку цыгане явно не могли в ходе подготовки к путешествию заниматься на языковых курсах в Турции, Валахии или Греции, откуда они предположительно стартовали [79] , или, как это выразил Швикер (1839–1902) в стиле XIX в., «некультурные народы усваивают слова иностранного языка только из живого устного обихода, а не из книг» [80] , – все это наводит нас на мысль, что речь может идти о длительных, оставшихся незаметными остановках вне городов. Либо во время своих скитаний по разным странам и регионам они брали с собой людей, как об этом не раз сообщается в различных источниках начиная с XVI в., либо их группы состояли из разноязычных людей, а общим языком общения был язык рома. Но это лишь предположения, для которых есть основания, но нет доказательств.
74
[Fabronius 1616: 465].
75
Этой точки зрения придерживается большинство ученых, начиная с Иоганна Бекануса (1518–1572) и заканчивая Якобом Томазиусом (1622–1684).
76
Aventinus, в: [Gronemeyer 1987: 29].
77
За полезные историко-лингвистические справки благодарю Рюдигера Вайнгартена из Билефельда.
78
В этом роде высказывается Иоганн Гулер фон Вайнэк (1562–1637) в своем труде «Raetia» (1616).
79
См.: [Schwicker 1883: 22].
80
[Ibid.].