Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
Бельчиков, Достоевский в процессе петрашевцев, М. 1936, стр. 85.}. Белинский
осуждал попытки Достоевского толковать народность в мистико-фантастическом
духе. Он выступал за литературу высокоидейную, сознательную в отношении к
действительности, несущую свет истины народу. Достоевский, как он сам писал
тогда, считал обременительными эти "служебные", как он их называл, обязанности искусства.
Таким образом, круг разногласий между Достоевским и Белинским, а
затем
Бесполезно предполагать, как развивались бы эти противоречия, -
развитие творчества писателя было прервано насильственной рукой почти на
целых десять лет.
* * *
13
Воспоминания о пребывании Достоевского на каторге и в ссылке,
естественно, не богаты. Но мемуары П. Мартьянова, Д. Врангеля и других дают
представление о том, какие физические и нравственные лишения и муки вынес и
преодолел писатель. Воспоминания эти показывают, что Достоевский на каторге
и в ссылке сохранил энергию характера, силу личности, не потерял веру в себя.
Самым ярким свидетельством остаются "Записки из Мертвого дома" - эта
страшная летопись странствия по кругам ада русской каторги. Наиболее
тягостным испытанием была не непосильная работа, не ужасные условия жизни, а
жестокое и безжалостное унижение человека, попрание его достоинства и чести, надругательство над его личностью.
Чего стоит казенный "список государственных и политических
преступников", находящихся в Омской крепости, в котором под номером
седьмым значится Федор Достоевский, двадцати восьми лет. В графе: "Какое
знает мастерство и умеет ли грамоте", здесь написано: "чернорабочий, грамоте
знает" {К. Николаевский, Товарищи Достоевского по каторге.
– "Исторический
вестник", 1898, N 1.}.
Трудно спокойно читать рассказ П. Мартьянова о том, как ослабевшего от
болезни Достоевского, которого плац-майор Кривцов застал лежащим на нарах, этот самодур приказал отвести в кордегардию и наказать розгами - только
вмешательство коменданта крепости спасло от этого садистского истязания...
Достоевский писал в 1862 году о картине Якоби "Привал арестантов":
"Арестанты в кандалах, один даже натер себе рану в них, и все без
надкандальников. Будьте уверены, что не только несколько тысяч, но даже одной
версты нельзя пройти без кожаных надкандальников, чтобы не стереть себе ногу.
А на расстоянии одного этапа и без них можно натереть тело до костей. Между
тем их нет. Вы, конечно, их забыли, а может быть, и не справились совершенно с
действительностью". Какой пережитой опыт раскрывается
картине на выставке! {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М. 1930, стр. 531. В
т. XIII Собр. соч. Достоевского эта статья о выставке в Академии художеств
включена в раздел "приписываемых". Нам кажется, что по стилю, а главное, по
знанию кандальной "действительности" можно считать обоснованным мнение о
принадлежности этой статьи Достоевскому.}
Годы каторги и ссылки были для Достоевского годами перелома, все
значение которого раскрылось лишь впоследствии. В этот период усилились
религиозные тенденции в сознании Достоевского, укрепилась идея смирения
перед лицом зла, он перестал верить в революцию. Он стал идеализировать
покорность, смирение, рассматривая их как особенности русского национального
характера. В конце концов, Достоевский пришел, как писал сам, к измене своим
прежним убеждениям {Ф. М. Достоевский, Письма, т. II, М.-Л. 1930, стр. 30.}.
Достоевский говорил в 1874 году Вс. Соловьеву о значении каторги для
его духовного развития: "Мне тогда судьба помогла, меня спасла каторга. Совсем
новым человеком сделался... О! Это большое для меня было счастье: Сибирь и
каторга... Говорят, ужас, озлобление, о законности какого-то озлобления говорят?
Ужасный вздор! Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя
понял, голубчик... Христа понял... русского человека поднял и почувствовал..."
14
За годы, которые писатель провел на каторге и в солдатчине, в стране
произошли события, приведшие к еще большему размежеванию общественных
сил. Царизм понес в Крымской войне тяжелое поражение. В России назревала
революционная ситуация. Но напуганные угрозой народного восстания,
активизировались и реакционные, охранительные силы. В условиях разгула
реакции, после разгрома революции 1848 года в Западной Европе, в сознании
Достоевского окрепла мысль о незыблемости самодержавия, а революционное
движение стало представляться ему беспочвенным, бессильным, далеким от
народной жизни. Писатель сочувствовал страданиям народа, но страшился
программы Чернышевского и передовым, освободительным идеям, чем дальше, тем настойчивее, противопоставлял идею особой роли "богоносного" русского
народа, который якобы чужд революции и "вдохновляется христианскими
заповедями всепрощения и смирения.
В 1873 году в "Дневнике писателя" Достоевский рассказал о встречах с
Чернышевским, подчеркивая сердечный характер своих отношений с вождем