Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
Я говорила горячо. Федор Михайлович смотрел на меня с волнением.
– И вы серьезно верите, что она могла бы полюбить его искренне и на всю
жизнь?
Он помолчал, как бы колеблясь.
– Поставьте себя на минуту на ее место, - сказал он дрожащим голосом.
–
Представьте, что этот художник - я, что я признался вам в любви и просил быть
моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?
Лицо Федора Михайловича выражало такое смущение, такую сердечную
муку,
нанесу страшный удар его самолюбию и гордости, если дам уклончивый ответ. Я
взглянула на столь дорогое мне, взволнованное лицо Федора Михайловича и
сказала:
– Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!
Я не стану передавать те нежные, полные любви слова, которые говорил
мне в те незабвенные минуты Федор Михайлович: они для меня священны...
Я была поражена, почти подавлена громадностью моего счастья и долго
не могла в него поверить. Припоминаю, что, когда, почти час спустя, Федор
Михайлович стал сообщать планы нашего будущего и просил моего мнения, я
ему ответила:
– Да разве я могу теперь что-либо обсуждать! Ведь я так ужасно
счастлива!!
Не зная, как сложатся обстоятельства и когда может состояться наша
свадьба, мы решили до времени никому о ней не говорить, за исключением моей
матери. Федор Михайлович обещал приехать к нам завтра на весь вечер и сказал, что с нетерпением будет ждать нашей встречи.
Он проводил меня до передней и заботливо повязал мой башлык. Я уже
готова была выйти, когда Федор Михайлович остановил меня словами:
– Анна Григорьевна, а я ведь знаю теперь, куда девался брильянтик.
23
– Неужели припомнили сон?
– Нет, сна не припомнил. Но я наконец нашел его и намерен сохранить на
всю жизнь.
– Вы ошибаетесь, Федор Михайлович!
– смеялась я, - вы нашли не
брильянтик, а простой камешек.
– Нет, я убежден, что на этот раз не ошибаюсь.
– уже серьезно сказал мне
на прощанье Федор Михайлович. <...>
XIII
<...> О чем только не переговорили мы в эти счастливые три месяца! Я
подробно расспрашивала Федора Михайловича о его детстве, юности, об
Инженерном училище, о политической деятельности, о ссылке в Сибирь, о
возвращении...
– Мне хочется знать все о тебе, - говорила я, - ясно видеть твое прошлое, понять всю твою душу!
Федор Михайлович охотно вспоминал о своем счастливом, безмятежном
детстве и с горячим чувством говорил о матери. Он особенно любил старшего
брата Мишу и старшую сестру
нем сильного впечатления. Я расспрашивала Федора Михайловича о его
увлечениях, и мне показалось странным, что, судя по его воспоминаниям, у него в
молодости не было серьезной горячей любви к какой-нибудь женщине. Объясняю
это тем, что он слишком рано начал жить умственной жизнью. Творчество
всецело поглотило его, а потому личная жизнь отошла на второй план. Затем он
всеми помыслами ушел в политическую историю, за которую так жестоко
поплатился.
Я пробовала расспрашивать его об умершей жене, но он не любил о ней
вспоминать. Любопытно, что и в дальнейшей нашей супружеской жизни Федор
Михайлович никогда не говорил о Марии Дмитриевне, за исключением одного
случая в Женеве, о котором расскажу в свое время.
Несравненно охотнее вспоминал он о своей невесте, А. В. Корвин-
Круковской. На мой вопрос - почему разошлась их свадьба, Федор Михайлович
отвечал:
– Анна Васильевна - одна из лучших женщин, встреченных мною в жизни.
Она чрезвычайно умна, развита, литературно образованна, и у нее прекрасное, доброе сердце. Это девушка высоких нравственных качеств; но ее убеждения
диаметрально противоположны моим, и уступить их она не может, - слишком уж
она прямолинейна. Навряд ли поэтому наш брак мог быть счастливым. Я вернул
ей данное слово и от всей души желаю, чтобы она встретила человека одних с ней
идей и была бы с ним счастлива! {15}
Федор Михайлович всю остальную жизнь сохранял самые добрые
отношения с Анной Васильевной и считал ее своим верным другом. <...> 24
XV
В чаду новых радостных впечатлений мы с Федором Михайловичем как-
то позабыли о работе над окончанием "Преступления и наказания", а между тем
оставалось написать всю третью часть романа {16}. Федор Михайлович вспомнил
о ней в конце ноября, когда редакция "Русского вестника" потребовала
продолжения романа. К нашему счастью, в те годы журналы редко выходили
вовремя, а "Русский вестник" даже славился своим запаздыванием: ноябрьская
книжка выходила в конце декабря, декабрьская - в начале февраля и т. д., а
потому времени впереди было довольно. Федор Михайлович привез мне письмо
редакции и просил совета. Я предложила ему запереть двери для гостей и
работать днем от двух до пяти, а затем, приезжая к нам вечером, диктовать по
рукописи.
Так мы и устроили: поболтав с часочек, я садилась за письменный стол,