Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
когда я пришла в кабинет, то рассказал мне, что ночью с ним случилось
маленькое происшествие: его вставка с пером упала на пол и закатилась под
этажерку (а вставкой этой он очень дорожил, так как, кроме писания, она служила
ему для набивки папирос); чтобы достать вставку, Федор Михайлович отодвинул
этажерку. Очевидно, вещь была тяжелая, и Федору Михайловичу пришлось
сделать усилие, от которого внезапно порвалась легочная артерия и пошла горлом
кровь; но так
этому обстоятельству никакого значения и даже меня не захотел беспокоить
ночью. Я страшно встревожилась и, не говоря ничего Федору Михайловичу,
послала нашего мальчика Петра к доктору Я. Б. фон Бретцелю, который
постоянно лечил мужа, просить его немедленно приехать. К несчастию, тот уже
успел уехать к больным и мог приехать только после пяти.
Федор Михайлович был совершенно спокоен, говорил и шутил с детьми и
принялся читать "Новое время". Часа в три пришел к нам один господин, очень
добрый и который был симпатичен мужу, но обладавший недостатком- всегда
страшно спорить. Заговорили о статье в будущем "Дневнике"; собеседник начал
что-то доказывать, Федор Михайлович, бывший несколько в тревоге по поводу
ночного кровотечения, возражал ему, и между ними разгорелся горячий спор.
Мои попытки сдержать спорящих были неудачны, хотя я два раза говорила гостю, что Федор Михайлович не совсем здоров и ему вредно громко и много говорить.
Наконец, около пяти часов, гость ушел, и мы собирались идти обедать, как вдруг
Федор Михайлович присел на свой диван, помолчал минуты три, и вдруг, к моему
ужасу, я увидела, что подбородок мужа окрасился кровью и она тонкой струей
течет по его бороде. Я закричала, и на мой зов прибежали дети и прислуга. Федор
Михайлович, впрочем, не был испуган, напротив, стал уговаривать меня и
заплакавших детей успокоиться; он повел детей к письменному столу и показал
им только что присланный номер "Стрекозы", где была карикатура двух
рыболовов, запутавшихся в сетях и упавших в воду. Он даже прочел детям это
стихотворение, и так весело, что дети успокоились. Прошло спокойно около часу, и приехал доктор, за которым я вторично послала. Когда доктор стал осматривать
и выстукивать грудь больного, с ним повторилось кровотечение, и на этот раз
275
столь сильное, что Федор Михайлович потерял сознание. Когда его привели в
себя - первые слова его, обращенные ко мне, были:
– Аня, прошу тебя, пригласи немедленно священника, я хочу исповедаться
и причаститься!
Хотя доктор стал уверять, что опасности особенной нет, но, чтоб
успокоить больного, я исполнила его желание. Мы жили вблизи Владимирской
церкви,
Федор Михайлович спокойно и добродушно встретил батюшку, долго
исповедовался и причастился. Когда священник ушел и я с детьми вошла в
кабинет, чтобы поздравить Федора Михайловича с принятием св. тайн, то он
благословил меня и детей, просил их жить в мире, любить друг друга, любить и
беречь меня. Отослав детей, Федор Михайлович благодарил меня за счастье,
которое я ему дала, и просил меня простить, если он в чем-нибудь огорчил меня.
Я стояла ни жива ни мертва, не имея силы сказать что-нибудь в ответ. Вошел
доктор, уложил больного на диван, запретил ему малейшее движение и разговор и
тотчас попросил послать за двумя докторами, одним, его знакомым, А. А.
Пфейфером и за профессором Д. И. Кошлаковым, с которым муж мой иногда
советовался. Кошлаков, поняв из записки доктора фон Бретцеля, что положение
больного тяжелое, тотчас приехал к нам. На этот раз больного не тревожили
осматриванием, и Кошлаков решил, что так как крови излилось сравнительно
немного (в три раза - стакана два), то может образоваться "пробка"; и дело пойдет
на выздоровление. Доктор фон Бретцель всю ночь провел у постели Федора
Михайловича, который, по-видимому, спал спокойно. Я тоже заснула лишь под
утро.
Весь день 27-го января прошел спокойно: кровотечение не повторялось,
Федор Михайлович, по-видимому, успокоился, повеселел, велел позвать детей и
даже шепотом с ними поговорил. Среди дня стал беспокоиться насчет
"Дневника", пришел метранпаж из типографии Суворина и принес последнюю
сводку. Оказалось лишних семь строк, которые надо было выбросить, чтобы весь
материал уместился на двух печатных листах. Федор Михайлович затревожился, но я предложила сократить несколько строк на предыдущих страницах, на что
муж согласился. Хоть я задержала метранпажа на полчаса, но после двух
поправок, прочтенных мною Федору Михайловичу, дело уладилось. Узнав чрез
метранпажа, что номер был послан в гранках Н. С. Абазе и им пропущен, Федор
Михайлович значительно успокоился.
Между тем весть о тяжелой болезни Федора Михайловича разнеслась по
городу, и с двух часов до позднего вечера раздавались звонки, которые пришлось
привязать: приходили узнавать о здоровье знакомые и незнакомые, приносили
сочувственные письма, присылались телеграммы.
К больному запрещено было кого-либо допускать, и я только, на две-три
минуты иногда выходила к знакомым, чтоб сообщить о положении здоровья.