Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2

Коллектив авторов

когда я пришла в кабинет, то рассказал мне, что ночью с ним случилось

маленькое происшествие: его вставка с пером упала на пол и закатилась под

этажерку (а вставкой этой он очень дорожил, так как, кроме писания, она служила

ему для набивки папирос); чтобы достать вставку, Федор Михайлович отодвинул

этажерку. Очевидно, вещь была тяжелая, и Федору Михайловичу пришлось

сделать усилие, от которого внезапно порвалась легочная артерия и пошла горлом

кровь; но так

как крови вышло незначительное количество, то муж не придал

этому обстоятельству никакого значения и даже меня не захотел беспокоить

ночью. Я страшно встревожилась и, не говоря ничего Федору Михайловичу,

послала нашего мальчика Петра к доктору Я. Б. фон Бретцелю, который

постоянно лечил мужа, просить его немедленно приехать. К несчастию, тот уже

успел уехать к больным и мог приехать только после пяти.

Федор Михайлович был совершенно спокоен, говорил и шутил с детьми и

принялся читать "Новое время". Часа в три пришел к нам один господин, очень

добрый и который был симпатичен мужу, но обладавший недостатком- всегда

страшно спорить. Заговорили о статье в будущем "Дневнике"; собеседник начал

что-то доказывать, Федор Михайлович, бывший несколько в тревоге по поводу

ночного кровотечения, возражал ему, и между ними разгорелся горячий спор.

Мои попытки сдержать спорящих были неудачны, хотя я два раза говорила гостю, что Федор Михайлович не совсем здоров и ему вредно громко и много говорить.

Наконец, около пяти часов, гость ушел, и мы собирались идти обедать, как вдруг

Федор Михайлович присел на свой диван, помолчал минуты три, и вдруг, к моему

ужасу, я увидела, что подбородок мужа окрасился кровью и она тонкой струей

течет по его бороде. Я закричала, и на мой зов прибежали дети и прислуга. Федор

Михайлович, впрочем, не был испуган, напротив, стал уговаривать меня и

заплакавших детей успокоиться; он повел детей к письменному столу и показал

им только что присланный номер "Стрекозы", где была карикатура двух

рыболовов, запутавшихся в сетях и упавших в воду. Он даже прочел детям это

стихотворение, и так весело, что дети успокоились. Прошло спокойно около часу, и приехал доктор, за которым я вторично послала. Когда доктор стал осматривать

и выстукивать грудь больного, с ним повторилось кровотечение, и на этот раз

275

столь сильное, что Федор Михайлович потерял сознание. Когда его привели в

себя - первые слова его, обращенные ко мне, были:

– Аня, прошу тебя, пригласи немедленно священника, я хочу исповедаться

и причаститься!

Хотя доктор стал уверять, что опасности особенной нет, но, чтоб

успокоить больного, я исполнила его желание. Мы жили вблизи Владимирской

церкви,

и приглашенный священник, о. Мегорский, чрез полчаса был уже у нас.

Федор Михайлович спокойно и добродушно встретил батюшку, долго

исповедовался и причастился. Когда священник ушел и я с детьми вошла в

кабинет, чтобы поздравить Федора Михайловича с принятием св. тайн, то он

благословил меня и детей, просил их жить в мире, любить друг друга, любить и

беречь меня. Отослав детей, Федор Михайлович благодарил меня за счастье,

которое я ему дала, и просил меня простить, если он в чем-нибудь огорчил меня.

Я стояла ни жива ни мертва, не имея силы сказать что-нибудь в ответ. Вошел

доктор, уложил больного на диван, запретил ему малейшее движение и разговор и

тотчас попросил послать за двумя докторами, одним, его знакомым, А. А.

Пфейфером и за профессором Д. И. Кошлаковым, с которым муж мой иногда

советовался. Кошлаков, поняв из записки доктора фон Бретцеля, что положение

больного тяжелое, тотчас приехал к нам. На этот раз больного не тревожили

осматриванием, и Кошлаков решил, что так как крови излилось сравнительно

немного (в три раза - стакана два), то может образоваться "пробка"; и дело пойдет

на выздоровление. Доктор фон Бретцель всю ночь провел у постели Федора

Михайловича, который, по-видимому, спал спокойно. Я тоже заснула лишь под

утро.

Весь день 27-го января прошел спокойно: кровотечение не повторялось,

Федор Михайлович, по-видимому, успокоился, повеселел, велел позвать детей и

даже шепотом с ними поговорил. Среди дня стал беспокоиться насчет

"Дневника", пришел метранпаж из типографии Суворина и принес последнюю

сводку. Оказалось лишних семь строк, которые надо было выбросить, чтобы весь

материал уместился на двух печатных листах. Федор Михайлович затревожился, но я предложила сократить несколько строк на предыдущих страницах, на что

муж согласился. Хоть я задержала метранпажа на полчаса, но после двух

поправок, прочтенных мною Федору Михайловичу, дело уладилось. Узнав чрез

метранпажа, что номер был послан в гранках Н. С. Абазе и им пропущен, Федор

Михайлович значительно успокоился.

Между тем весть о тяжелой болезни Федора Михайловича разнеслась по

городу, и с двух часов до позднего вечера раздавались звонки, которые пришлось

привязать: приходили узнавать о здоровье знакомые и незнакомые, приносили

сочувственные письма, присылались телеграммы.

К больному запрещено было кого-либо допускать, и я только, на две-три

минуты иногда выходила к знакомым, чтоб сообщить о положении здоровья.