Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
Федор Михайлович был чрезвычайно доволен общим вниманием и сочувствием,
шепотом меня расспрашивал и даже продиктовал несколько слов в ответ на одно
доброе письмо. Приехал проф. Кошлаков, нашел, что положение значительно
улучшилось, и обнадежил больного, что через неделю он будет в состоянии
276
встать с постели, а через две - совсем поправится. Он велел больному как можно
больше спать; поэтому весь наш дом довольно рано улегся на покой. Так как
прошлую
постель на тюфяке, на полу, рядом с диваном, где лежал Федор Михайлович, чтоб
ему легче было меня позвать. Утомленная бессонною ночью и беспокойным днем, я быстро заснула, ночью несколько раз поднималась и при свете ночника видела, что мой дорогой больной спокойно спит. Проснулась я около семи утра и
увидела, что муж смотрит в мою сторону.
– Ну, как ты себя чувствуешь, дорогой мой?
– спросила я, наклонившись к
нему.
– Знаешь, Аня, - сказал Федор Михайлович полушепотом, - я уже часа три
как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру.
– Голубчик мой, зачем ты это думаешь?
– говорила я в страшном
беспокойстве, - ведь тебе теперь лучше, кровь больше не идет, очевидно,
образовалась "пробка", как говорил Кошлаков. Ради бога, не мучай себя
сомнениями, ты будешь еще жить, уверяю тебя!
– Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне
Евангелие!
Это Евангелие было подарено Федору Михайловичу в Тобольске (когда
он ехал на каторгу) женами декабристов (П. Е. Анненковой, ее дочерью Ольгой
Ивановной, Н. Д. Муравьевой-Апостол, Фон-Визиной). Они упросили смотрителя
острога позволить им видеться с приехавшими политическими преступниками,
пробыли с ними час и "благословили их в новый путь, перекрестили и каждого
оделили Евангелием - единственная книга, позволенная в остроге" {"Старые
люди", "Дневник писателя", 1873 год. (Прим. А. Г. Достоевской.)}. Федор
Михайлович не расставался с этою святою книгою во все четыре года пребывания
в каторжных работах {7}. Впоследствии она всегда лежала на виду на его
письменном столе, и он часто, задумав или сомневаясь в чем-либо, открывал
наудачу это Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице (левой от
читавшего). И теперь Федор Михайлович пожелал проверить свои сомнения по
Евангелию. Он сам открыл святую книгу и просил прочесть: открылось Евангелие
от Матфея. Гл. III, ст. II:
"Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты
ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так
надлежит нам исполнить великую
– Ты слышишь - "не удерживай", - значит, я умру, - сказал муж и закрыл
книгу.
Я не могла удержаться от слез. Федор Михайлович стал меня утешать,
успокоивать, говорил мне милые ласковые слова, благодарил за счастливую
жизнь, которую он прожил со мной. Поручал мне детей, говорил, что верит мне и
надеется, что я буду их всегда любить и беречь. Затем сказал мне слова, которые
редкий из мужей мог бы сказать своей жене после четырнадцати лет брачной
жизни:
– Помни, Аня, я тебя всегда горячо любил и не изменял тебе никогда, даже
мысленно!
277
Я была до глубины души растрогана его задушевными словами, но и
страшно встревожена, опасаясь, как бы волнение не принесло ему вреда. Я
умоляла его не думать о смерти, не огорчать всех нас своими сомнениями,
просила отдохнуть, уснуть. Муж послушался меня, перестал говорить, но по
умиротворенному лицу было ясно видно, что мысль о смерти не покидает его и
что переход в иной мир ему не страшен.
Около девяти утра Федор Михайлович спокойно уснул, не выпуская моей
руки из своей. Я сидела не шевелясь, боясь каким-нибудь движением нарушить
его сон. Но в одиннадцать часов муж внезапно проснулся, привстал с подушки и
кровотечение возобновилось. Я была в полном отчаянии, хотя изо всех сил
старалась иметь бодрый вид и уверяла мужа, что крови вышло немного и что, наверно, как и третьего дня, опять образуется "пробка". На мои успокоительные
слова Федор Михайлович только печально покачал головой, как бы вполне
убежденный в том, что предсказание о смерти сегодня же сбудется.
Среди дня опять стали приходить родные, знакомые и незнакомые, опять
приносили письма и телеграммы.
Я весь день ни на минуту не отходила от мужа; он держал мою руку в
своей и шепотом говорил: "Бедная... дорогая... с чем я тебя оставляю... бедная, как
тебе тяжело будет жить!.."
Я успокоивала его, утешала надеждой на выздоровление, но ясно, что в
нем самом этой надежды не было, и его мучила мысль, что он оставляет семью
почти без средств. Ведь те четыре-пять тысяч, которые хранились в редакции
"Русского вестника", были единственными нашими ресурсами.
Несколько раз он шептал: "Зови детей". Я звала, муж протягивал им губы, они целовали его и, по приказанию доктора, тотчас уходили, а Федор Михайлович
провожал их печальным взором. Часа за два до кончины, когда пришли на его зов
дети, Федор Михайлович велел отдать Евангелие своему сыну Феде.