Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
Прибежал малютка.
– А где куличи?
– Я их съел, очень вкусные...
Малютка засмеялся и снова побежал за песком, а Достоевский, обращаясь
ко мне, сказал:
286
– Радостный возраст... Злобы не питают, горя не знают... Слезы сменяются
смехом...
Не помню, что я ответил ему.
– Вы студент, в университете?
– Нет, я в учительском институте.
– То-то фуражка (я был в фуражке) с бархатным околышем. Я думал, что
вы
говорите, учительский институт... Это все равно что учительская семинария?
– Нет, к нам в институт поступают из учительской семинарии. У нас
учится много народных учителей.
– Так вы были в учительской семинарии и учителем. А совсем мальчик.
Сколько же вам лет?
Я сказал ему и объяснил, что такое институт, причем заметил, что
большинство воспитанников много старше меня, а есть и женатые, например
Дмоховский.
– И живет в институте? А как же его жена?
– По правилам, у нас не должно быть женатых. Институтское начальство
знает, что Дмоховский женат, но не подает виду. Жена его на родине...
– Да, женатых в институт принимать неудобно, - смеясь, заметил Федор
Михайлович.
– Пришлось бы для каждой семьи иметь комнату, а пожалуй, и
школу для ребят...
– Ну что же, в образцовом городском училище при институте обучалось
бы собственное поколение детей воспитанников, - отшучивался я.
– Тогда для института пришлось бы завести целые казармы, иметь целый
штат мамок, нянек, гувернанток. Тут уж не до учения, - смеялся Федор
Михайлович, а потом серьезно заметил:
– А я и не знал, что такое учительский институт. Слыхал о нем, но думал,
что это учительская семинария, а вот теперь вы и просветили меня. Встречи
между людьми всегда бывают полезны: часто узнаешь то, чего раньше не знал.
Мы приветливо простились уже за воротами ограды, причем я указал на
Владимирское училище, где живет моя семья.
– Да мы совсем соседи, - сказал он, прощаясь со мной.
После этой встречи, поздней осенью, когда воздух Петербурга был
пропитан туманной сыростью, на Владимирской улице я снова встретил Ф. М.
Достоевского вместе с Д. В. Григоровичем. Федор Михайлович приветливо
ответил на мой поклон. Контраст между обоими писателями был большой:
Григорович, высокий, белый как лунь, с моложавым цветом лица, был одет
изящно, ступал твердо, держался прямо и высоко нес свою красивую голову в
мягкой шляпе. Достоевский шел сгорбившись, с приподнятым воротником
пальто, в круглой суконной шапке; ноги, обутые в высокие галоши, он волочил, тяжело
Я смотрел им вслед. У меня мелькнула мысль, что Григорович переживет
Достоевского.
Больше Достоевского я уже не видел.
287
Утром в конце января 1881 года мы прочли в газетах, что Достоевский
заболел. Вечером я пошел к брату и зашел в Кузнечный переулок, чтобы по
поручению воспитанников справиться о здоровье Федора Михайловича.
– Очень плохо; никого не принимает; крови много вышло. Послали за
священником, хочет исповедаться и причаститься, - сказал мне швейцар.
Как известно, с Достоевским сделался удар, кровь пошла носом, удар
повторился. Достоевский болел несколько дней и вечером 28 января скончался.
На другой день вечером я пошел на панихиду. Небольшая, вероятно из
четырех комнат, квартира в третьем или четвертом этаже, с маленькой прихожей, скромно меблированная, с кабинетом, обитым клеенкой, была полна народу.
Посредине кабинета лежал Федор Михайлович, покрытый покровом. Рядом стоял
открытый дубовый гроб. Монашка читала псалтырь. У стола, у стен и на покрове
лежали венки и цветы. Григорович распоряжался. После панихиды я обратился к
нему с вопросом о дне похорон.
– Отпевать и хоронить будем тридцатого января в Александро-Невской
лавре. Прошу сообщить мне о депутациях: нужно будет установить порядок.
Студенты помогут поддержать порядок во время шествия и на могиле. Передайте
это вашим товарищам.
Институт in corpore {в полном составе (лат.).} - преподаватели и
воспитанники - явился на похороны. Занятия были отменены. Процессия
растянулась на большое расстояние, раза в четыре-пять большее, чем при
похоронах Некрасова. Пело до двадцати хоров - студенческих, артистов,
консерватории, певчих и т. д. На тротуарах стояли сплошные толпы народа.
Простой народ с удивлением смотрел на процессию. Мне передавали, что какая-
то старушка спросила Григоровича; "Какого генерала хоронят?" - а тот ответил:
– Не генерала, а учителя, писателя.
– То-то, я вижу, много гимназистов и студентов. Значит, большой и
хороший был учитель. Царство ему небесное.
В церковь Св. духа, где отпевали Достоевского, попасть было
невозможно. У могилы также были толпы: памятники, деревья, каменная ограда, отделяющая старое кладбище, - все было усеяно пришедшими отдать последний
долг писателю. Григорович просил студентов очистить путь к могиле и место
около нее. Мы с трудом это сделали и выстроили венки и хоругви шпалерами по