Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования
Шрифт:
Достоевский, ваш любимец, понял это [1218] …
Автограф // ЦГИАЛ. — Ф. 1120. — Оп. 1. — Ед. хр. 98.
159. Ю. Д. Засецкая [1219] — А. Г. Достоевской
<С.-Петербург. 13 марта 1879 г.>
Премного благодарю, уважаемая Анна Григорьевна, сожалею только, что вы прислали один билет, а не два [1220] . При сем прилагаю четыре рубля и первую часть "Русского вестника" [1221] .
1218
Леонтьев имеет в виду основную мысль, которую Достоевский намерен был положить в основу "Братьев Карамазовых":
"Христианство есть единственное убежище Русской земли от всех ее зол" (Письма. — IV. — С. 59).
В двух письмах Леонтьева к Соловьеву, относящихся к этому времени, встречаются следующие упоминания о Достоевском:
"…Пришлите мне также — очень, очень прошу вас — оттиск той <вашей> польской повести, который мне попался в "Ниве" случайно — один только отрывок — он восхитил меня, особенно тем, что в нем язык такой простой и благородный, чуждый всех тех юмористических грубостей, от которых избавиться не может ни Тургенев, ни Достоевский, ни даже Толстой…" (15
"…В моих первых повестях из русской жизни — замыслы были оригинальны и серьезны, — форма испорчена <…> А в "В своем краю" выбор лиц хорош, но и в языке, и в подробностях те же отвратительные грубости и ненужные реальности, которые я ненавижу и у Тургенева, и у Некрасова, и у Достоевского и которые недурны только у Щедрина и Писемского…" (из посланной Соловьеву памятной записки "Для биографии К. Н. Леонтьева").
1219
Юлия Денисовна Засецкая (?-1882) — дочь поэта-партизана Д. В. Давыдова, переводчица, автор книги "Часы досуга"; основательница и патронесса первого в России ночлежного приюта.
1220
По-видимому, речь идет о билете на публичное чтение с участием Достоевского 16 марта 1879 г.
1221
С января 1879 г. в "Русском вестнике" начали печататься "Братья Карамазовы".
Надеюсь, что вы скоро поправитесь, при такой погоде трудно быть здоровой. Каково, что выстрелили вчера на Дрентеля два раза, разбили окна его кареты, но, слава богу, он остался невредим. Убийца скрылся, как всегда [1222] .
Мой душевный поклон Феодору Михайловичу. Не знаю, в котором часу чтение!..
Автограф // ИРЛИ. — 30080. — C. CXIб19.
160. Н. А. Соловьев-Несмелов — И. З. Сурикову
<С.-Петербург> 13 марта 1879 г.
1222
Александр Романович Дрентельн (1820-1888) — начальник III Отделения и шеф жандармов. Покушение на него было совершено Леоном Филипповичем Мирским (ок. 1859-ок. 1920), которому удалось скрыться. Через несколько месяцев, однако, он был арестован в Таганроге и предан суду.
…Бывшие у меня рассказывали, с какими овациями встретили 9 марта на чтении литературном Тургенева, хотели было после чтения носить его на руках, но он, узнав об этом, боковыми дверями скрылся из собрания. Много сравнительно с другими рукоплескали затем Ф. М. Достоевскому, читавшему, говорят, прекрасно отрывок целостный еще не печатный из своего нового романа "Братья Карамазовы" [1223] . С Ф. М. Достоевским, как мне вчера бывший у меня часов в десять вечера один из сотрудников газеты "С.-Петербургские ведомости" говорил, третьего дня случилась оказия, в которой чуть было трагически не погиб наш крупный романист. Дело было так: Ф. М. Достоевский отправился на Петербургскую сторону — это за Невой, где знаменитый домик Петра и где живет теперь по преимуществу петербургская беднота — непроходная; был ли он там у кого в гостях или собирал, как я выражаюсь, жанры для своих литературных эскизов, — пока неизвестно, только он возвращался оттуда поздним вечером, как на него напали проходимцы с целию ограбления и принялись было бить его, и только благодаря какому-то случайно будто бы проезжавшему он спасся. Человек он физически тщедушный, больной и нервный — так что при подобной катастрофе мог потерять жизнь. Будто бы слег от этой оказии [1224] .
1223
Племянник Достоевского А. А. Достоевский сообщал родителям 12 марта:
"В последнее время я нигде не был в театре; хотел было попасть на литературный вечер, но билетов достать не было никакой возможности. Говорят, скоро будет второй подобный вечер, думаю на него непременно сходить. Прошлый вечер был ряд оваций Щедрину, Федору Михайловичу, а в особенности Тургеневу, который, говорят, неподражаемо хорошо прочел "Бурмистра" из "Записок охотника". Следующий вечер будет замечателен тем, что Тургенев вместе с Савиной прочтет несколько сцен из своего драматического произведения "Провинциалка"…" (Авт. // ИРЛИ. — Ф. 569. — Ед. хр. 56).
1224
В газете "Новости", № 63, 11 марта 1879 г. сообщалось под заголовком "Нападение злоумышленника на Ф. М. Достоевского":
"Нам рассказывали о неприятном случае, происшедшем на днях с одним из наших известных писателей, Ф. М. Достоевским. Дело в том, что Федор Михайлович, возвращаясь домой по одной из улиц на Петербургской стороне, подвергся нападению неизвестного человека и только благодаря вовремя подоспевшей помощи был избавлен от рук злоумышленника, который, по словам некоторых лиц, был схвачен и немедленно арестован. Если верить слухам, то нападение сделано с целью грабежа".
Об этом "неприятном случае", происшедшем, по-видимому, в начале марта, А. Г. Достоевская рассказывает в "Воспоминаниях", ошибочно относя его к дате "около двадцатых чисел марта" (с. 332-333).
Среди бумаг Достоевского сохранилось письмо к нему петербургского градоначальника А. Е. Зурова, датированное 5 марта 1879 г. и, возможно, связанное с этим инцидентом:
"…Имею честь уведомить вас, что о случае, изложенном в заявлении вашем от 3 сего марта, составлен местною полициею протокол, который 1 сего марта передан мировому судье; ввиду этого с моей стороны не может быть сделано никаких дальнейших распоряжений по предмету вашего заявления" (Авт. // ЛБ. — Ф. 93.II.5.25).
Заявление Достоевского, о котором здесь идет речь, — неизвестно.
В пятницу 16 марта предполагается второе литературное чтение с Тургеневым, но без Достоевского и Щедрина, — не знаю, попаду ли и на это, хотя вчера и послал деньги на билет, — достанут ли только [1225] ?..
Автограф // ЛБ. — Ф. 295.5366.2.9.
161. Из дневника А. А. Киреева [1226]
С.-Петербург. 18 <марта 1879 г.>
На днях на большом обеде, данном Тургеневу представителями литературы, он произнес тост за те идеалы, которым сочувствует молодое поколение; Достоевский к нему обратился с вопросом: "Что это за идеалы?" Присутствовавшие не дали Тургеневу ответить: "Мы знаем, мы понимаем…" Потом Тургенев сказал Достоевскому, что дело шло о конституции [1227] …!!
1225
См. п. 162.
1226
Александр Алексеевич Киреев (1833-1910) — генерал-лейтенант, член Славянского благотворительного общества.
На его визитной карточке обозначено (как должность):
"Состоящий при его императорском высочестве великом князе Константине Николаевиче".
В обширном дневнике Киреева, цитируемом здесь и ниже, встречается ряд упоминаний о Достоевском. Киреев характеризовал Достоевского как писателя, "очень близкого" ему "по убеждениям и чувствам" и очень дорогого ему человека (Авт. // ЛБ. — Ф. 93. — П.5.70. — Письмо к Ильзе Ивановне Мещериной, 1881).
В архиве Достоевского сохранилось несколько адресованных ему писем Киреева. В одном из них он просит прислать ему, "если можно, на несколько
1227
Этот обмен репликами имел место на обеде в честь Тургенева 13 марта 1879 г. Ср. Вестник Европы. — 1879. — № 4. — С. 822.
8 июня того же года Киреев записал в дневнике:
"Вечером еду с Ольгой к Аксаковым. Доктор прав M-lle Евреинова и ее спор с Иваном Сергеевичем о конституции. Конечно, Аксаков против всякой конституции. Он говорит, что никакая конституция у нас нежелательна и невозможна, читает письмо Ю. Самарина в подтверждение сего. Аксаков говорит, как и Достоевский, что ежели оппонентам не будут давать возможности свободно говорить, то и нам говорить не должно и нельзя??" (Авт. // ЛБ. — Ф. 126.2.8).
Ольга — О. А. Новикова (см. примеч. к п. 157) — сестра Киреева.
Автограф // ЛБ. — Ф. 126.2.8.
162. Н. А. Соловьев-Несмелов — И. З. Сурикову
<С.-Петербург> 21 марта 1879 г.
…В пятницу, 16 марта, был на втором литературном чтении в пользу Литературного фонда. Зал был полон и сидящими и стоящими; но не в этом, как мне казалось, особенность этого вечера-чтения. Чтения бывали и в прежние годы, и на тех публики бывало много. Публика последних чтений, как это проявилось в ее неудержимых аплодисментах, в поднесении венков и букетов, представила из себя редкое единство чисто русского теплого чувства, доходящего до энтузиазма высокого уважения к своим беллетристическим талантам, каковы И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский. Овации, венки, букеты и продолжительные рукоплескания, вызовы, взгляды, полные восторга, от появления на помосте самых физиономий, — все это обращено было на этих двух представителей русского романа, русского литературного художества.
Простота, мягкость движений, доброта, убеленная сединой, доходящей до снежного блеска, голова автора высокопоэтических "Записок охотника" как бы разом своим появлением во весь стройный, хотя несколько сутуловатый рост на помосте на всю публику навеяли русский дух, русскую жизнь, от которой volens-nolens оторвалась столица в своих суетах, гадливостях, поеданиях друг друга, дня и часа. И вот художественный представитель во всей своей чистоте и силе и как человек обаятельно оживил публику, — она заколыхалась и ожила не громом только рукоплесканий, но и того чуткого понимания того, что может сделать крупного сила истинного таланта, дышащего простотой от своих внешних манер до его созданий включительно <…>
Первым во втором отделении этого вечера вышел другой художник, другая сила русской беллетристики — автор "Бедных людей", "Записок из Мертвого дома" — автор "Униженных", тонкий аналитик человеческого духа. Это другой тип и человека и писателя, потрясающего душу своих читателей и слушателей.
Он до крайности нервен, как нервны его герои. Природа и обстановка в его произведениях почти отсутствуют, — они ему как будто не нужны, ему нужен один человек с его страстями, болезнями духа, — в манерах и движениях и его самого виден человек, уходящий вглубь себя. И вот нервы и его и публики от начала самого чтения, вполне законченного, целостного эпизода "По секрету!…" (главы из нового романа — "Братья Карамазовы") постепенно натягиваются, голос чтеца-создателя идет, так вот и кажется, вместе со всей болезненной силой из самых сокровенных тайников его души наружу. Исповедь старшего брата — офицера Мити со всей ширью его опять-таки русско-офицерской натуры, с пеленок запущенной, оскорбляемой, унижаемой от колыбели, исповедь эта изливается за коньячком младшему брату Алексею — этой целостной, чистой, нетронутой "насекомыми сладострастия" натуре — в какой-то мрачной, развалившейся беседке, о которой упоминается вскользь только как о пункте места отправления исповеди стихийного, униженного жизнью, людьми и собой человека, который все-таки имел единственную хорошую минуту просветления благодаря девушке. Это было, когда он, Дмитрий Карамазов, величающий сам себя подлецом и насекомым, весь пламенел и прососался подлостью и для подлости — и вдруг он неожиданно сам для себя в один момент вырос в чистого человека и настолько нравственно рослого, насколько до той минуты он был до болезненности низок, мал и гадок.
И ко всему тому он как будто стыдится даже заявлять об этом, боясь впасть в рисовку и тем, так сказать, умалить это величие своей человеческой натуры, — а потому и заканчивает свою исповедь, полную тонкого анализа и драматизма:
"Об этом, брат Алексей, я никому, никому и никогда не говорил и не скажу, — сказал только тебе да брату Ивану!.."
Зал покрылся дружными неумолкаемыми аплодисментами, какими и встречен был при выходе на помост Ф. М. Раз двенадцать вызывали его, и одна из студенток поднесла ему громадный букет, уверченный полотенцем с вышивками в русском вкусе. Ф. М. взял букет как-то нервно, не глядя, разом, и сунул куда-то за занавес, как будто бы прогнал мешающий ему предмет или отстранил от себя что-либо мешающее ему наблюдать, анализировать, работать. И тут, конечно, сказалась своеобразная нервная натура. Читал он лучше всех, читал прекрасно, сердечно, читал от души <…>
Я. П. Полонский во втором отделении читал своего "Казимира Великого" крайне плохо, напыщенно, манерно <…> В заключение И. С. Тургенев читал два явления из своей пьесы "Провинциалка" с М. Г. Савиной. Голос в этот вечер у И. С. был хриплый, ослабший (в чем он даже извинялся перед публикой) <…>
В заключение вызвали вместе И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского, и они на эстраде крепко пожали друг другу руки. Вечером этим я был очень доволен — и субъективно и объективно: думалось, все-таки есть капли единства человеческого и у пишущего мира и у публики с оным [1228] …
1228
См. описание этого вечера в сб. "Тургенев и Савина" / Под ред. А. Ф. Кони. — Пг., 1918. — С. 68-69.
Автограф // ЛБ. — Ф. 295.5366.2.9.
163. X. Д. Алчевская — А. Г. Достоевской
<Харьков. Март 1879 г.>
…Искренно благодарю вас за то, что вспомнили о моей просьбе и прислали мне желанную карточку. Я не подошла к вам по окончании вечера, чувствуя себя больною под давящей силой впечатления, которое произвел на меня "Рассказ по секрету" (бесспорно, самое художественное и совершенное из всего прочитанного в тот вечер). Мне не хотелось в ту минуту ни говорить, ни хвалить, настолько то, что я чувствовала, было выше всего этого. Я недоумевала, откуда этот громкий, сильный голос, эта безграничная энергия, потрясающая нервы слушателя; неужели этот бледный, болезненный, слабый человек, которого я видела вчера, и неужели сила духа может творить подобные чудеса? [1229] …
1229
Алчевская присутствовала на одном из вечеров в пользу Литературного фонда в зале петербургского Дворянского собрания — 9 или 16 марта 1879 г.
А. Г. Достоевская пишет в своих воспоминаниях о первом из них:
"Федор Михайлович выбрал для чтения "Рассказ по секрету" из "Братьев Карамазовых", прочел превосходно и своим чтением вызвал шумные овации. Успех литературного вечера был так велик, что решили повторить его 16 марта" (Воспоминания. — С. 332).
С. А. Венгеров следующим образом охарактеризовал одно из этих чтений:
"Когда читал Достоевский, слушатель, как и читатель кошмарно-гениальных романов его, совершенно терял свое "я", и весь был в гипнотизирующей власти этого изможденного, невзрачного старичка, с пронзительным взглядом беспредметно уходивших куда-то глаз, горевших мистическим огнем, вероятно, того же блеска, который некогда горел в глазах протопопа Аввакума" (Речь. — 1915. — № 114. — 27 апреля).
В своих воспоминаниях Алчевская не упоминает о том, что присутствовала на публичном чтении Достоевского.