Фабрикант
Шрифт:
– Звать-то тебя как, благодетель? – спросил один из матросов.
– Товарищ Дятлов, – ответил улыбающийся мужик, блаженство наконец растеклось по организму вместе с теплом, – Миша.
Дальнейшие события слились в единую карусель, что было раньше, что позже, теперь не упомнить. А что-то и вовсе стёрлось навсегда. Компания познакомилась и скоро стали обниматься и брататься. В разбитую витрину залезали ещё много раз, покрыв всю улицу битым стеклом. Палили вверх из ружей. Хозяин лавки со слезами подглядывал за тем, как громят его детище, уже понимая, что ущерб никто не возместит. Подоспели два красноармейца проверить, что за стрельба. От вина они отказались и сурово отчитали пьяниц, но те уже закусили удила. Началась
Потом в памяти отпечаталось, как в какой-то пивной, которая не закрывалась всю ночь, он объяснял двум новым знакомым свои злоключения.
– Ты пойми, – в пятый раз объяснял он случайному собеседнику, – их надо расстрелять. Рас-стре-лять! Я тридцать лет борюсь за народное дело. За тебя, товарищ, борюсь. А их под арест, на казённые харчи. За что? За то, что кровь нашу пили? На штыки поднять, а трупы в Неву – земля чище будет.
Собутыльники горячо поддерживали товарища Дятлова. Потом собирались вместе пойти и устроить над министрами расправу, но выяснилось, что зачинщик, прилично охмелевший, самостоятельно ходить уже не может – мотается и падает.
– Эк тебя, братец, развезло, – сочувственно сказал один из матросов, после того как Михаил, направляясь в уборную, сразу упал на первый же стол, сметя там все бутылки и стаканы.
С пострадавшими соседями сначала ругались, а потом вместе пили и пели песни. Дятлова усадили в угол, чтобы больше не бузил. Теперь он не митинговал, только молча пил, потом пробила неукротимая икота. Разошлись под утро. Дятлов мирно спал, прислонившись к стене и пустив тонкую нитку слюны на воротник истёртой кожанки. Новые друзья принесли его к себе. И вот теперь он на корме какого-то корабля в компании похмелившегося весёлого матроса Яши. Куда теперь? Что дальше?
– Мы буржуев пощипать собираемся. Айда с нами! – предложил краснофлотец.
– Каких буржуев? – хрипло спросил Дятлов.
– Да каких найдём! В Петрограде их много. Пора социальную справедливость наводить, пока другие не опередили.
– Грабить собираетесь?
– Ты вчера вообще министров расстрелять хотел. Толку от этих министров никакого. Сидят в крепости – ни денег, ничего другого ценного нет. Пойдём с нами. Улов побогаче будет.
– Нет, Яков. Мне в Смольный надо. За вчерашний загул по головке там не погладят.
– Ну и плюнь на них. Ты теперь сам себе начальство, – сказал матрос, но видя, что Дятлов только мотает головой, сказал: – Ладно. Пойдём, в порядок себя хоть приведёшь. Если передумаешь – всегда будем рады тебя видеть. Мужик ты отчаянный.
Дятлов взбил мыльный раствор, намазал кисточкой голову. Бритву он раскрыл осторожно, руки дрожали. Аккуратными движениями начал брить череп. Не вовремя накатила слабость, спина мгновенно взмокла, липко и противно. Михаил сел, дожидаясь, когда мандраж пройдёт, затем медленно продолжил. Причёска была готова – череп сиял, как биллиардный шар, помятый в паре-тройке мест кием. Намылил щеки и подбородок, стал брить лицо. Здесь руки вышли-таки из-под контроля, и он немного порезался. Ерунда, можно будет свалить на бессонную ночь. Потом обтёрся над раковиной мокрым полотенцем и почистил зубы. Резкий перегар чуть смягчился.
Поправил одежду, проверил револьвер. В барабане не хватало двух патронов, значит после стрельбы по витрине, оружием он больше не пользовался. Своим, по крайней мере. Клинок ножа тоже был чист, без всяких следов. Он дозарядил револьвер, наглухо застегнулся. Кепка была в грязи, видимо, ронял её вчера. Пришлось почистить. Перед трапом встал и вздохнул. Похмельное состояние нагнетало безотчётную тревогу, лезли какие-то чёрные мысли, мир снаружи представлялся враждебным.
– Бывай, браток. В гости заходи, – сказал на прощание Яков.
Михаил в ответ помахал рукой. Дятлов
Перед Дятловым стоял непростой выбор. Его жизнь была распланирована и двигалась, пусть не без опасностей и злоключений, но именно так, как он и хотел. Революция, случившаяся в феврале 1917 года, спутала все карты. Михаил уже было подумывал выйти на покой – накоплений хватит, чтобы остаток жизни провести сыто и безмятежно. Однако в бушующем мире отыскать безопасный островок сложно, да и случившиеся перемены сулили не только неприятности. В небе замаячил пресловутый журавль, уговаривая бросить пойманную синицу и устремиться за ним. Дятлов знал, что прекрасный мираж может растаять в одночасье, но уж больно заманчивые перспективы влекли его. Противостоять соблазну не было сил. Прежнее государство рухнуло, кругом руины. Это ненадолго – общество не потерпит пустоты, обязательно чем-то её заполнит. Возникнет новая власть и у Михаила есть все шансы стать частью этой пирамиды, вскарабкаться на неё повыше. Власть! Она всегда манила Дятлова. Прежде, глядя на царских сановников напыщенных и важных, Михаил им… завидовал, мечтал занять их место. Сколько душ он перебаламутил, призывая народ забрать власть в свои руки! Наконец сбылось. Неужели теперь, когда до мечты рукой подать, он трусливо убежит со своей никчемной синицей?
Только одно препятствие могло вмешаться и всё разрушить – платой станет собственная голова. Но это было живое, а, значит, устранимое препятствие – человек. Когда-то таких людей было двое, причём второй потенциально был опаснее, но теперь его нет. Остался один, которого, как рассчитывал Дятлов, спишет сама история, но пока не вышло, значит придётся ей помочь. А верная синица – друг Митька – всегда рядом. Сидит в охваченном безумием Петрограде и сторожит их общие сокровища. В крайнем случае забрать всё и убежать он успеет, а пока стоит рискнуть. Может повезёт и удастся выпить шампанского. Тогда, глядя на свиту зависимых от него людей, можно будет сказать, что жизнь удалась. Шансы хорошие. Все вокруг дерутся за высокие идеалы. У него, заботящегося лишь о собственном благополучии, вероятность победить гораздо выше. Пусть упёртые гибнут за свои принципы – лет через десять-двадцать о них всё равно никто и не вспомнит. Разве только он усмехнётся с высоты своего положения, вспоминая чужую глупость. Своё благополучие – вот главный принцип, а политические программы, полемики, дебаты – всё это ерунда, пудра для мозгов.
Дятлов отставил остывший чай и вышел в холодный город. Настроение улучшилось, Михаил шагал бодро, упруго, назло ледяному встречному ветру. Казалось – всё по плечу. Город жил своей жизнью. Даже происходящие события воспринимались горожанами, как какое-то представление: за штурмом Зимнего позавчера наблюдала толпа зевак, а во время его обстрела рядом звенели освещённые трамваи. Надрывались продавцы газет, выкрикивая заголовки. Вот уж кому приходилось трудиться – жаждущий новостей обыватель раскупал газеты бойко. У чугунной ограды сада, забравшись на парапет, восторженный юноша с красным бантом на шее агитировал зевак, судя по всему, таких же студентов. Одной рукой он держался за чёрные прутья ограды, а второй, с зажатой шапкой, размахивал, словно дирижёр перед оркестром. Ветер трепал его длинные волосы, лицо покраснело от холода, но он не обращал внимания на это.