Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия
Шрифт:
– Но я бы не был знаком с большей тупицей, чем ты. Если перестать ценить себя, остальные тоже не станут этого делать. У них не останется веры в тебя. А теперь тихо прикрой дверь с другой стороны. И больше никогда не обращайся ко мне.
Я кивнула и выскочила в коридор, снова до боли сжимая кулаки.
…А потом, когда я научусь пользоваться даром, никому не придется говорить об отраве в бокалах, никто не будет убивать, защищая меня. Я все смогу сделать сама… И я обязательно справлюсь.
К кабинету Волтуара подходила фактически на носочках. Почему-то перед ним было особенно стыдно. Встречаться с ним совершенно не хотелось, а в голове никак
Метка Волтуара по моей вине потеряла яркость. Но в чем именно я ошибалась, а он прощал? И ведь мы с ним неоднократно обсуждали мои оплошности. Волтуар всегда говорил, что не знает, где я могу оступиться, потому что чужая и незнакомая Фадрагосу. Он ведь не может знать об измене и молчать о ней? Это было бы слишком…
Дверь открылась, а Волтуар так же, как и Акеон, вперил в меня хмурый взгляд. Однако вскоре хмурость прошла, а на лице осталась легкая растерянность.
– Асфирель, – произнес он, словно не верил, что видит меня перед собой. Будто мы не виделись много десятилетий, и он уже ни на что не надеялся. – Входи.
Отошел в сторону, пропуская внутрь. Опустив голову, я прошла в кабинет и замерла. Дверь закрылась с тихим щелчком, а Волтуар уже стоял передо мной.
– Почтенный…
– Ты простила меня? – приподнял коготком мою голову за подбородок.
Виновато разглядывал шрамы на щеке, а затем метку. Я рассматривала ее лишь однажды в зеркале. Черная, похожа на знак бесконечности, но с острыми гранями и неаккуратным горизонтальным росчерком.
– Прости меня, Асфирель. Я не мог поступить иначе. Не злись.
– Я не злюсь, – взяла его за руку и выдавила из себя улыбку. – Я не злюсь.
Глава 21. Виновницы. Эпизод второй
Волтуар усадил меня на диванчик и попросил подождать немного. Из открытого окна доносилось пение птиц, легкий ветерок покачивал невесомую занавеску. Возле сиреневой орхидеи, стоявшей на тумбочке, кружил небольшой шмель, дополняя чириканье монотонным жужжанием. А еще тихо скрипела палочка для письма, скользя по плотному желтоватому свитку. Взгляд Волтуара мельтешил по строкам, а губы были упрямо сжаты. Он спешил завершить дела, чтобы уделить мне время. Несмотря на свою любовь и желания, правитель оставался прежде всего правителем, а уж после – влюбленным шан’ниэрдом. Я терпеливо ждала, не смея отвлекать его.
– Пойдем, – произнес он, спрятав свиток в верхнюю шуфлядку стола и поднимаясь с кресла.
Открыл передо мною дверь, осторожно подтолкнул в талию. В коридоре удивил, крепко взяв меня за руку и зашагав к широкой лестнице.
– Что говорил целитель? Как твое самочувствие?
– Все хорошо.
– Ты мало ела, а в первые дни ни на что не реагировала.
– Думаю, в моем мире это назвали бы шоком. Может, было бы другое название, но я не медик… – подумала немного и исправилась: – не целитель.
Волтуар остановился, повернулся ко мне и, посмотрев на мою голову, виновато опустил взгляд на наши сцепленные руки.
– Целители не обещают, что она пройдет, но алхимики сказали, что есть краситель, способный спрятать ее.
– Это всего лишь седина, мой правитель, – улыбнулась
– Это признак старения у людей, виксартов, васовергов и гелдовов, – посмотрел мне в глаза, а второй рукой прикоснулся к моей щеке. Стараясь не притрагиваться к буграм заживающих ранок, погладил скулу. – Асфирель, ты слишком молода для старости.
Хотелось хмыкнуть, но я удержала ленивую улыбку, погладив пальцами его тыльную сторону ладони.
– Не беспокойтесь, Волтуар. От седины еще никто не умер. А мне двадцать три…
Двадцать три ли? Сколько я в Фадрагосе? Время тут совсем спуталось, затерялось среди постоянной спешки и упрямого рвения к цели. Не страшно.
– Я не переводила свой возраст в периоды, но вам точно не о чем волноваться.
В змеиных глазах таилась тревога. Или я все еще не научилась видеть в них отражение человеческих эмоций. Зрачок дрожал, непривычно часто расширялся – наверное, все же волнение, тревога, легкий страх.
– Пойдем, – повторил он, потянув к лестнице.
До нее мы не дошли – остановились напротив двери очередного кабинета. К камню Волтуар не притронулся, а просто по-хозяйски толкнул дверь и жестом пригласил войти в полумрак.
Тяжелые темно-синие шторы мешали солнечному свету проникнуть внутрь, но тонкая яркая полоска вертикально сочилась в крохотную щель. Волтуар подошел к окну и раздвинул шторы. Я на секунду прищурилась, а затем с любопытством осмотрелась. Письменный стол стоял у окна, ничуть не хуже тех, что были в кабинетах у правителей. Массивное кресло с высокой спинкой было обито белоснежным бархатом, а может, схожим сукном. Позолоченная лепнина делала его похожим на миниатюрный трон. У стены, обшитой светло-голубыми обоями, примостился низкий белоснежный диванчик, а в контраст ему, рядышком – крохотный, темный столик. Из такого же темного дерева в углу, возле дивана, высился книжный шкаф; его полки уже плотно занимали свитки, стопки бумаг, книги, расписные статуэтки животных и несколько горшочков с пышными фиалками. Возле шкафа висела картина в красивой раме; пестрые цветы обрамляли водопад, срывающейся в зеленые кроны.
– Посмотри туда, – подошел ко мне Волтуар и, взяв за плечи, повернул в другую сторону.
Взгляд пробежался по еще одному шкафу напротив двери, мазнул по низкому ни то столику, ни то табурету, на который неплохо бы поместилась клетка с Кешой, а затем упал на Фадрагос. Эта стена была свободна от матерчатых обоев – всего лишь штукатурка небесного тона. И прямо на ней была нанесена карта Фадрагоса. Под ней осталось место для могучего древа Жизни, а сверху по разные стороны от карты висели луна и солнце. Между небесными светилами тянулись незнакомые символы.
– Кабинет еще не обустроен до конца, – прошептал Волтуар, касаясь дыханием моего уха. – Как только пожелаешь, отправимся с тобой в обитель. Сама выберешь письменные принадлежности и любую мелочь, какую захочешь.
– Зачем мне кабинет?
В голове не мелькнуло ни единой мысли, в душе не пробудилось ни единого чувства. Я повернулась к Волтуару и посмотрела ему в глаза. Он заботливо улыбнулся, обнимая меня.
– В твоей комнате могут отвлекать посторонний шум и снующие по коридорам слуги. Ты увлекаешься книгами и историей Фадрагоса. Необычный интерес для любовницы правителя, но я решил поддержать его. И я никому не позволю осудить тебя, даже если ты, – он замолчал и, склонившись ко мне, прижался щекой к голове, – когда-нибудь решишь стать супругой правителя.