Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия

Савченя Ольга

– А потом избавил… ся. Ты сжал сердце. Я не хотела сжимать.

О чем она бормочет? Ей пить нельзя. Нельзя.

– Дома думала… убью себя. Не успела… И кровь на ногах… Побила пальцы… Нож ис… правил бы. Но мама… Там думала – все. Тут думала… – Всхлипнула, ощутимо сжимаясь. – Не успела…

– Т-ш-ш…

Я прижал лохматую голову к своему плечу, обнял девушку и закачал.

– Все хорошо, я рядом. Не плачь.

Но она плакала. Тихо, почти беззвучно. Позволяла укачивать себя и плакала.

Духи Фадрагоса, Вольный, что ты скотина наделал? Ты же знал, что бывших

Вольных не бывает. Знал, что подохнешь! Знал! Не верю, что все об этом в мире знают, а ты не слышал. Какой тварью надо быть, чтобы позволить девушке, ничего не знающей о нашем мире, влюбиться в себя?

Безжалостные звери!

Успокоившаяся девушка в моих руках вдруг встрепенулась. Прошептала, обдавая ключицу теплым дыханием:

– Я засыпаю.

– Спи. – Я погладил ее по голове и, запустив пальцы в волосы, помял затылок.

Она кивнула и устало добавила, будто с чем-то смирилась:

– Я увижу тебя на рассвете. Ты обещал.

Я тяжело вздохнул, еще сильнее путаясь в чужих отношениях. О своих уже задумываться не хотелось.

Глава 20. Сбор Аня

Голова гудела. Щебет птиц откликался дерганьем в висках и затылке. Желтый каменный потолок расплывался, а стену на пару секунд перекосило. Когда очередной пик боли отступил, я заморгала. Глаза резало так, словно в них песка насыпали. Может, так и было?

Комната узнавалась медленно, но это узнавание приносило ни с чем несравнимое облегчение. На всякий случай я ощупала себя и, приподнявшись на локтях, оглядела одежду на себе. Крови не было, следов побоев тоже. Значит, вечер прошел благополучно. Тошноты тоже не было, будто и не пила вовсе, но все-таки голова раскалывалась, а часть вечера напрочь была выдрана из памяти. Помню второй кубок напитка…

И все.

За окном только начало светать, что безумно радовало. Мы не планировали задерживаться у викхартов надолго, поэтому, несмотря на праздники, отдыхать и отлеживаться некогда. Хорошенько зевнув и потянувшись, я вышла из комнаты. Крадучись пересекла узкий коридор, заваленный сетками с продуктами и различными вещами, откинула темную занавеску на дверном проеме и переступила порог соседней комнаты.

У Елрех было прохладнее, но заметно теснее. Ее матрас лежал по центру. Сама Елрех, натянув легкую простыню до подбородка, спала на боку. Белые пряди, спутавшись с защитными амулетами, свисали на лбу, пересекали ровный нос. Синие губы были приоткрыты, и едва слышное сопение шевелило несколько тонких волосков. Присев на корточки, я легонько коснулась плеча, на котором собралась в многочисленные складки рубаха. Видимо, Елрех так устала ночью, что даже не разделась, к тому же непривычно долго спала.

– Асфи? – разлепив серые глаза, промямлила она. Приподнялась на локтях и глянула в сторону окна с приоткрытой шторой. – Уже рассвет?

– Ты, видимо, загулялась допоздна.

Она нахмурилась, кивнула. Села и принялась приглаживать волосы перебинтованной рукой.

– А это

что? – поинтересовалась я.

Елрех удивленно вскинула брови, но сразу же закатала рукав мятой рубахи повыше и стала снимать бинт. Под ним оказалось четыре царапины.

– Смотри, как хорошо все зажило, – проговорила она, одновременно зевая. Провела коготком рядом с самой заметной царапиной. – Даже слабейшее зелье, приготовленное с кровью викхартов, за ночь затягивает глубокий порез. Глянь, а от других и следов не осталось.

– Кровь викхартов? – изумилась я, склоняясь над синей царапиной ниже. – А это безопасно?

– А что может быть опасного в их крови?

– Болезни, например, – предположила я.

Тихий смех разнесся по комнате. В глазах Елрех образовалась убойная доза умиления.

– Поднимай остальных, Асфи, – с улыбкой сказала, – а я соберу нас в дорогу. Знахарка говорила, что за травами надо идти с Луной.

– Значит, с гор мы должны спуститься до вечера.

– Желательно до полпути Солнца.

Не медля ни секунды, я поднялась и отправилась в комнату Кейела.

В помещении, больше похожем на подсобку, гулял легкий сквозняк. Каменные этажерки были завалены старой утварью. В углу стояла метелка и железное ведро – местные даже в костры старались бросать меньше древесины, пуская в расход высушенный навоз и непригодные в быту коряги, зато с камнем и металлом никакой нехватки не испытывали. Через прорехи в шкуре, висящей на окне, просачивался утренний свет и тонким лучом падал аккурат в изножье матраса. Серая простыня сползла с Кейела и сбилась на полу; рубаха была брошена чуть дальше. Вот же, а совсем недавно он сетовал, что пустыня не пощадит такую хорошую вещь.

Я не удержалась – подняла рубаху. Отряхнула, а потом, глянув воровато на спящего, уткнулась лицом в мягкую ткань и закрыла глаза. Его запах… Казалось, даже головная боль притихла.

Позволив себе короткое отвлечение от реальности, я все-таки заставила себя вернуться к делам. Сложила вещь и оставила на табурете. Присев на корточки у матраса, залюбовалась. Кейел, опрокинув голову на согнутые руки, спал на животе. Русые волосы разметались по сторонам, оголили шею. Загар, приобретенный под палящим солнцем, отливал золотом. Полоса – переход к коже без загара – была с трудом заметна в тусклом свете помещения. Руки сами потянулись к спине, к проступающим позвонкам. Сердце замедлилось, а вот дыхание зашумело, и я сдерживала его, чтобы не разбудить парня раньше.

Знахарка в Солнечной была и вправду потрясающей, потому что от детских травм почти не осталось следов. Тонкие рубцы тянулись такими незаметными ниточками, что пришлось постараться, чтобы увидеть их. Труд прожитых в деревне лет отложился в мышцах. Хотелось прикоснуться к ямочкам, образовавшимся на лопатках из-за поднятых рук. Еще сильнее хотелось лечь рядом и попросить обнять.

– Кейел, – осторожно позвала я и позволила себе накрыть ладонью плечо, – просыпайся.

Он никак не отреагировал, поэтому я сжала пальцы и позвала громче – в ответ ничего. Склонилась к нему и с удовольствием погладила по плечу.