Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия

Савченя Ольга

В такие моменты Ромиар особенно понуро свешивал голову. Я беспокоился о нем, но верил Асфи, что мы успеем к сокровищнице, и другой артефакт – слеза Луны, – вернет моему другу память. О том, что мы теперь друзья, я не сомневался. То, что Ромиар доверял мне в беседах, доверить наверняка не смог бы я никому.

Ромиар уводил меня подальше, когда ему нужно было выговориться и когда он боялся, что потом не сможет сам вернуться к остальным. Все подумали, что ему стало легче в ущелье, где им с Елрех некуда было особенно разойтись. Но все лишь усугубилось…

«Я трогаю камни, которые она ощупывала, когда выискивала в них ценные минералы, – делился Ромиар со мной, сидя на коленях и привалившись плечом к валуну, за которым нас никто не видел. Все полагали, что

мы отошли по нужде. Наверное, так и было… Ромиара опять рвало. – Я давал ей свой бурдюк, потом полшага Солнца не мог пить, а после смерти Солнца не мог оторвать губ от него. Меня холодный пот прошибает, когда вижу Елрех, и бросает в жар, когда она мне снится. Знаешь, какой она снится мне, человек? Голой. Совсем голой. И мы с ней вдвоем, и я могу ее трогать. Мне хочется сказать ей, как она красива, но я умом понимаю, что полукровка красивой быть не может. Она уродлива. Настолько уродлива, что меня сейчас опять стошнит… – И его тошнило. Недолго, но я успевал в это время подумать о себе и о Асфи, о том, что она всегда казалась мне необычайно красивой. Наверное, из-за ее глаз. А потом он вытирал губы грязным платком и продолжал откровенничать: – Мне стыдно, что я принижаю ее достоинства. Ты в курсе, человек, что достоинства есть у всех? Даже у людей. Кем бы вы были без нас, беловолосых шан’ниэрдов? Это мои предки затеяли борьбу вокруг того ужаса, который устроили вам васоверги. Васоверги… Даже у этих мародеров есть достоинства, которые мы вынуждены признавать. Они сильные воины. Им для побед на поле боя духи не нужны. Многие этим могут похвастаться? Не отвечай, я знаю точно, что никто. А они могут. У них есть достоинства. Так почему тогда достоинств нет у Елрех? Грязная полукровка! Позор. Такой позор! Какое у нее достоинство, Кейел? Ну! Какое?! – Видя, что я готовлюсь ответить, он скалился и опережал с ответом: – Нужно такое достоинство, чтобы сразу ясно становилось! Не нужно мне говорить, что она добрая и мудрая. Для этого ее еще узнать надо. А если начинаешь существом гордиться и уважать его только тогда, когда узнаешь его лучше, значит, это не свойственно всей расе. Значит, достоинство приобретенное. А если любить существ только за приобретенные достоинства, то и любить тогда можно всякого. И гордиться всяким. Но это неправильно. Звериное в нас все равно побеждает, оно с рождения – выше приобретенного. Просто его узнать надо лучше, раскопать достоинства. В тебе, например, заведомо ясно было, что надо искать клад. Ты – человек. От вас людей никогда ничего ждать нельзя, кроме удивления. Не зря вы самые таинственные существа. А она… Она… Хочу, чтобы она была счастлива. Чтобы ее любили не за расовые достоинства, как правильно, а за ее личные. Представляешь, чего хочу? И хочу сказать ей об этом, да только смысла нет. Какой в этом смысл, человек, если я ее никогда счастливой не сделаю? Она всегда будет смотреть на меня с пониманием, что она мне отвратительна до тошноты. Елрех убивает меня»…

Во время таких уединений Ромиар мог говорить много. Часто я не понимал его рассуждений, но иногда вспоминал то, что вычитал в книгах, и тогда все становилось на свои места. Все эти приобретенные достоинства и данные от рождения, все расовые отличия и порядок в мире, который мечтали построить многие беловолосые шан’ниэрды, опираясь на эти отличия, – все вставало в какую-то отчетливую схему – в процветающий мир. И полукровки беловолосых шан’ниэрдов никогда и нигде в таких записях не упоминались.

После обеда Ромиар, уединившись на пригорке, решил отвлечься подсказками и ключами, которые мы успели собрать. Елрех, словно чувствуя обострение его недуга, несмотря на внешнюю бодрость, сдержанность и вежливость шан’ниэрда, предпочитала уходить. Возможно, это не было связано с Ромиаром. Она трудолюбивый алхимик, да и не переносила близость васовергов.

В этот раз, как и во многие другие, у костра мы с Асфи остались вдвоем, что мне нравилось. Находиться рядом с ней было приятно и в молчании. Начищенный до блеска клинок блеснул в тонких руках. Она оценила свою работу презрительным взглядом,

а затем стала перебирать флаконы с зельями. Удивительная девушка старалась держать оружие в порядке, хоть чаще и просила помощи у духов. Даже воровка, всякий раз орудующая кинжалом, не уделяла ему столько времени. Устыдившись и собственного разгильдяйства, я украдкой глянул на топор – чист, наточен. Вздохнул шумно и тоже принялся пересматривать вещи в сумке. Вытряхнул из нее все на траву и замер, когда деревянная фигурка Лери, выпав, откатилась к ноге Асфи и ударилась о сапог.

Сердце ухнуло. Почему возникло чувство, будто я совершил что-то чудовищное?

Асфи отвлеклась от зелий и посмотрела на фигурку спокойно. Во мне словно тетиву отпустили: я вздрогнул, сердце заколотилось, по телу прошел озноб – захотелось быстро спрятать то, чем не так давно я мог хвастаться и гордиться. Потянулся было за фигуркой, но Асфи опередила. Неспешно подняла ее, посмотрела на нее с улыбкой. Вдруг погладила по голове, снимая налипшие травинки, и потерла большим пальцем круглый живот.

– Соскучился? – протянув мне фигурку, спросила с добротой в голосе. И попыталась приободрить: – Потерпи, немного осталось. Скоро вернешься к ней.

Деревяшка легла в раскрытую ладонь, и мне с трудом удалось ее удержать. Она словно превратилась в гадюку – ее хотелось отшвырнуть, пока не ужалила.

– Соскучился? – повторил я, пряча фигурку обратно в сумку. Когда в последний раз я думал о Лери? Все ли с ней хорошо? Представил, что все плохо, и испугался собственной бесчувственности. Мне хотелось, чтобы у нее все было хорошо, но почему-то сильной тревоги не испытывал. Признался вслух сам себе: – Не соскучился. Меня лишь волнует, как меня примут назад. Я должен был стать сильнее, но только и делаю все время, что читаю книги.

– Сила в знаниях, – хмыкнула Асфи, возвращаясь к сортировке вещей. – Это даже в моем мире признавали.

– Это так, но думаю, в моем случае знания не помогут.

– Почему? В гильдию исследователей не могут набирать с улицы всех подряд всего лишь потому, что они умеют рассуждать. Роми дал тебе базу… ну, основу. Она поможет тебе освоиться. Я уверена, что наш хвостатый друг не мог ошибиться, приглашая тебя к своим. Вот и тебе не стоит в себе сомневаться.

– Я говорю о другом, Асфи.

– О чем? – Она взглянула на меня внимательно, и ее глаза на несколько мгновений приворожили. Мы так спокойно говорим о моем возвращении… О нашем расставании. Из-за этого спокойствия холодеют пальцы.

– Меня не отпустят к исследователям, – голос прозвучал хрипло. Руки едва удерживали вещи, а те никак не хотели укладываться в сумку.

– Кто? – Асфи не то удивилась, не то пыталась утаить злость.

Я пожал плечами, называя первое существо из длинного списка:

– Да та же матушка.

Видела бы она сколько я потратил монет на вещи, которые явно не переживут этот поход, точно пожаловалась бы отцу.

– Кейел, это тебе решать, а не ей.

Я усмехнулся. Если бы все было так просто…

– Асфи, ты или Роми… Я – не вы. У меня будет сын. Я верю, что у меня будет сын. И я не хочу, чтобы он был похож на меня. Его должен воспитывать мой отец.

– Спятил? То есть… – Она поиграла плечами и мотнула головой. – Кейел, это не лучшая идея.

– Ты просто не знаешь всего. – Я спрятал за улыбкой смесь грусти и обиды, оставшиеся от давнего прошлого.

Асфи отложила все вещи. Скрестив ноги, уселась удобнее и сцепила руки в замок. Нахмурившись, склонила голову набок и произнесла твердо:

– Так расскажи.

Я смотрел на нее, замерев, и внутренне терялся. Глядя на эту девушку, совсем не хотелось касаться скверных тем и снова упоминать себя дураком. Кончик ее курносого носа покраснел и шелушился – отметилось злостью Солнце. Щеки тоже обгорели, и теперь алели. Асфи никогда не будет смуглой. Выходит, в других регионах, которых не касается гнев Солнца, краснота с кожи сойдет. У Асфи кожа не была такой бледной, как у Лери, и на ощупь не настолько бархатная, однако ее все равно хотелось гладить, трогать, ощущать. Даже теперь…