Фанера над Парижем. Эпизоды

Анненский Александр

– Член Дома?.. – спросила она, пристально вглядываясь в пришедшего.

– Нет, с собой… – ответил Прут.

Когда Союз кинематографистов построил новый Центральный Дом кинематографистов на Васильевской, многие из обслуги перешли туда. В частности, в новом гардеробе оказался и наш с отцом старый знакомый, у которого мы раздевались не меньше пары десятков лет и который помнил меня еще ребенком. Это был совершено уникальный человек. У старых своих клиентов он принимал верхнюю одежду вне общей очереди и при этом никогда не выдавал положенного номерка. Его, собственно, и не просили. После окончания очередного мероприятия или просмотра, когда у гардероба скапливалась толпа спешащих домой людей, достаточно было подойти чуть сбоку от длинной очереди и показаться ему. Он тут же выносил сданные пальто или плащ и успевал даже помочь их надеть. Он помнил в лицо десятки кинематографистов, и не было за долгие годы случая, чтобы он хоть раз перепутал чью-то одежду. Попасть в его виртуальную картотеку могли только многолетние посетители, и на них остальные

гости смотрели с уважением – без «номерка», значит, свой. За это от каждого он получал в карман рабочего халата чаевые – двадцатикопеечную монету. За вечер у него собиралась сумма, наверное, равная трети его месячной зарплаты. Остальные гардеробщики ему жутко завидовали, но повторить такое больше никому из них было не под силу. Потом он начал болеть и уволился. В его секции, справа от входа, потом многие пытались выработать в себе уникальную способность ассоциировать сданную одежду с конкретным гостем, но ни у кого так не получилось, и это уникальное искусство ушло из Дома вместе с ним навсегда.

Дом кино всегда оставался своеобразным клубом, где можно назначить встречу, поиграть в бильярд, посидеть в баре, выпить приготовленного в горячем песке кофе по-турецки. Здесь показывали уникальные фильмы, посмотреть которые остальная Москва могла только мечтать, приезжали интереснейшие гости. На одном из таких просмотров я чудом нашел в Большом зале свободное место. Хотя на большинстве красных кресел никто не сидел – многие из гостей между мягкой обивкой и деревянной спинкой засовывали бумажный разовый пропуск или газету, как бы бронируя для себя это кресло, и отправлялись в буфет, лишая, таким образом, пришедших к началу членов Союза кинематографистов возможности сидеть в зале. Я был свидетелем того, как поднимаясь по лестнице, осматривался народный артист Петр Глебов, исполнитель роли Мелихова в «Тихом Доне», надеясь все-таки отыскать для себя свободное местечко. Наконец, поняв бессмысленность такого поиска, он просто вытащил одну бумажку из-за спинки и опустился в кресло рядом со мною. Через пару минут подошли, чуть пошатываясь, два парня с пивом в руках, невесть как оказавшиеся в этих стенах.

– Алло, дядя… это наши места… – медальный профиль актера не показался им знакомым. – Мы занимали… вот тут бумажка торчала…

Глебов посмотрел на них и сказал только одну запомнившуюся мне фразу:

– Молодые люди… я в своем доме и в своем праве…

Как когда-то меня отец, я водил в Дом кино Андрея на детские утренники и Новогодние елки. В ресторан Союза кинематографистов, примыкающий к Дому, мы поднимались обедать и праздновать юбилеи. Скромный календарик с ежемесячной программой Дома, рассылаемый по почте, еще остается единственной нитью, объединяющей давно разругавшихся между собой столичных кинематографистов.

Всему этому скоро, видимо, придет конец. Команда, вроде известного жуликоватого кинодеятеля, которого Эльдар Александрович Рязанов именует «Лаврентием Павловичем», обслуживающая нынешнего руководителя Союза кинематографистов, задумала полностью сравнять с землей Дом, нуждающийся лишь в текущем ремонте. На его жутко дорогом месте в центре столицы бизнесмены от кино намерены за непонятно откуда взявшиеся валютные миллионы воздвигнуть небоскреб с подземными стоянками, площадями под элитные бутики и офисами, которые можно будет сдавать в аренду. Говорят, что в этом очень большом Доме найдется несколько помещений и для кинематографистов. А действительно – почему бы и нет?..

В стране понемногу происходили изменения. В мае 1988 года был принят Закон о кооперации, формально позволивший частным лицам заниматься тем, о чем недавно еще нельзя было и помыслить. С множеством жестких оговорок была позволена – в кооперации с госиздательствами – деятельность по изданию и реализации печатной продукции. Менджерицкий пригласил меня в недавно созданный им кооператив «Экран», арендующий офис в Киноцентре у метро «Краснопресненская». Из многих направлений деятельности наиболее прибыльными оказались выпуск фильмов на видеокассетах и издание книг. Изголодавшийся за время неповоротливой советской власти российский рынок в одночасье сметал все, что выпускалось, – от наборов цветных календариков с портретами известных актеров до громадных тиражей нашумевших книг.

Мне удалось – достаточно непросто – договориться с государственным издательством «Прогресс», впервые получившим права на книгу Марины Влади о Высоцком, о совместном издании дополнительных тиражей. Участие издательства сводилось к передаче нам готового макета, уже однажды выпущенной им книги, со ссылкой на владение авторскими правами на нее, а процесс выпуска и реализации дополнительного тиража уже полностью лежал на кооперативе, за что правообладатель получал свой немалый процент. Учитывая невероятный спрос, предприятие это оказалось чрезвычайно взаимовыгодным – речь шла о реализации сотен тысяч книг. Деньги это приносило громадные. Правда, когда в результате выяснилось, что за полученный «Экраном» очень солидный доход я буду вознагражден лишь премией в размере 50 % своего – правда, приличного – оклада, мой энтузиазм несколько поутих. Я как-то попробовал поговорить об этом с Иваном, мы ехали с ним в его тяжеловесной «Волге», и он с понятной при его весе отдышкой крутил упрямый руль без гидроусилителя. Он сказал мне тогда одну совсем простую вещь, которая запомнилась:

– Перестаньте, Саша, неужели вы всерьез полагаете, что в этом мире существует справедливость?

Менджерицкий

был одним из первых киношников, пересевших в Москве в те годы на неновый, но «Мерседес», больше уже соответствующий его человеческим габаритам. Он начал готовить почву для переезда из России задолго до многих. В Штатах потом у него был свой русскоязычный телерадиоканал, на котором он сам вел довольно популярные программы. Пару лет тому назад я получил бандероль из Америки – в ней оказался толстый роман «Осенью в Марин парке» с приятным посвящением. Хорошая добротная проза.

А в те времена – то ли для того, чтобы сделать «финансовую приятность» мне, то ли искренне желая помочь хорошим людям – скорее всего, и то и другое – он рекомендовал меня как классного бизнесмена по совместительству в еще один недавно организованный кооператив, возглавляемый Галиной Данелия, женой Георгия Николаевича.

…Мы сидели в большой, завешанной картинами квартире Данелия в центре Москвы на Патриарших прудах, и Галина Ивановна жаловалось мне, что у них «что-то не пошло». Некоторый доход приносила оборудованная по последнему слову техники звукозаписывающая студия, расположенная в одном из Дворцов культуры на Разгуляе, но и тут возникали трения с владельцами помещения. Это было особенно обидно, потому что состав кооператива подобрался действительно убедительный – кроме Данелия, входил в него, например, Макс Дунаевский, у которого хватало источников существования и без кооператива. По-моему, Максим вообще ввязался в это дел о просто из-за врожденного любопытства ко всему новому – будь то очередная жена или способ зарабатывания денег. Мало кому тогда известный Аркадий Укупник, приезжавший на разболтанной «девятке» с дежурным рассказом о полученном им комплименте за очередное сочинение от Аллы Борисовны, все время настаивал на роспуске кооператива и возвращении каждому его вступительного взноса. В целом, каждый жил своей напряженной творческой жизнью и, пожалуй, кроме самой Данелия, особенно и не был заинтересован в совместных доходах. Да и для Галины Ивановны наладить работу было, конечно, скорее делом принципа, чем жизненной необходимостью. Единственно, чего хотели все – это сохранить звукозаписывающую студию, на что нужны были средства.

Проболтавшись там с полгода и запустив издательский проект, который обещал принести солидные дивиденды, я постепенно тоже отошел от дел.

К тому времени мне удалось организовать собственное издательское объединение «Глобус», которое с первых дней требовало немалого внимания.

Наработанные за время сотрудничества с «Экраном» опыт и связи («нет в мире справедливости…») я полностью переключил на собственное издательство, где стал одновременно гендиректором и главным редактором. Профессионалу сегодня надо сделать над собой большое усилие, чтобы поверить в реальность цифр тиражей книг, которые мы выпускали. «Владимир или прерванный полет» Марины Влади вышла несколькими заводами, каждый из которых был минимум 100 000 экземпляров. Причем марка «Глобуса» красовалась на этих книжка первой, над логотипом правообладателя госиздательства «Прогресс». Большинство романов Артура Хейли выходили тиражами по 500 000 экземпляров и больше. Напечатанные найденными мною партнерами из Петрозаводска, отвечающими за техническую сторону издания, на недорогой бумаге, профессионально иллюстрированные, иногда в новых переводах, эти книги расходились по большой стране и расхватывались в считанные недели. Мне удалось договориться с центральной книжной базой, расположенной на окраине столицы, о покупке книг оптом с последующей их реализацией. Тяжелые грузовики с тиражами, которые я сам встречал в Москве, шли прямиком из Карелии на склады базы. Оставалось только проследить за разгрузкой, подписать необходимые акты и уболтать местную главбухшу через недорогой сувенир на внеочередной солидный перевод на наш счет. Список названий разрастался, что-то по согласованию и настоятельной просьбе могли реализовывать у себя на местах сами изготовители тиража. Тогда взаиморасчеты велись наличными. Как-то созвонившись, ко мне домой приехали трое партнеров из Карелии – как выяснилось, двое просто охраняли в пути одного, с дипломатом, набитым деньгами. Они оставили тогда 180 тысяч рублей – при том, что автомобиль «Жигули» в то время стоил тысяч восемь, – и очень удивлялись при этом моему абсолютному спокойствию.

Конечно, теперь я и сам поражаюсь своему врожденному идиотизму, заставлявшему меня в те времена почти полного безвластия почти все заработанное честно отражать в бумагах и платить с этого налоги. Прозорливые люди, понимая, в отличие от меня, что все это пиршество бизнеса в нашей стране очень скоро закончится, правдами и неправдами, скрывая от налогов, меняли заработанные рубли на валюту или вкладывали в начинающую появляться на рынке недвижимость. Мне же почему-то казалось, что все это продлится достаточно долго и не стоит рисковать, нарушая тогда еще сравнительно либеральное налоговое законодательство. Кроме того, мне просто нравился сам процесс реализации открывшихся возможностей. Например, мы с моим другом и партнером из Риги Игорем Голянским, прилично заработав на литературном ширпотребе, выпустили для души тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров маленький томик Игоря Северянина – частично в вишневом сафьяне и натуральной кожаной обложке ручной работы. Вступительную статью написала получившая за несколько лет до этого диплом филолога Валентина. Книжка эта, о которой упоминает Википедия, очень быстро стала продаваться спекулянтами под книжными магазинами по удесятеренной цене и оказалась библиографической редкостью.