Фанера над Парижем. Эпизоды
Шрифт:
Не сумел только себе. Его личная жизнь оказалась не слишком удачной – во время одной из поездок в Ленинград он приблизил к себе служащую Ленфильма – и стал несчастен на все оставшиеся годы. Молодая хищница накрепко вцепилась в известного режиссера, поспешила добиться от него развода, заставила перевезти себя в Москву. Последние годы он приезжал после съемок к нам с мамой отдышаться и, пока она стирала и гладила ему рубашки, искренне обещал мне на кухне, что вот еще чуть-чуть и он скинет с себя эти путы, освободится, даст ей денег, чтобы она согласилась уйти. А буквально в самые последние недели его жизни эта дама потребовала от пожилого человека с больным сердцем и мировой известностью официально изменить. собственное имя, чтобы даже след его национального
А рядом с отцом – в соответствии с его желанием – на Троекурово похоронена моя мама, актриса и домохозяйка Людмила Анненская. В детстве я очень хотел, чтобы мои родители снова соединились, так и произошло. Просто не в этой жизни.
…Часы самых разных видов, марок, стран, даже веков. Карманные, наручные, те, что должны стоять на прикроватной тумбочке, носиться на руке или в боковом кармане на цепочке… С откидывающейся крышкой и поцарапанным циферблатом, на полусгнившем ремешке, с витиеватой дарственной надписью на явно золотом, хотя и потускневшем корпусе, со сломанной стрелкой…
Еще совсем недавно, когда руки хозяина квартиры не так дрожали, а зрение еще позволяло – возня с ними была его любимым делом – собирать, чинить, чистить, рассматривать. Сегодня все они, высыпанные на небольшой журнальный столик, уже просто память, и даже давно утратившие способность ходить, остаются символами своего времени, свидетелями истории…
Выбрав самые «молодые», почти «сегодняшние» – те, что притулились рядом с початой бутылкой русской водки на краешке столика, у которого сидит наш герой, в свои девяносто три по-прежнему подтянутый, в белой рубашке и при галстуке на фоне висящего пиджака со множеством наград, мы через циферблат «войдем» в их – наше – время…
…Небольшое кладбище неподалеку от столицы, заросшие травой тропинки между холмиками, покосившиеся лавочки, скромные деревенские кресты… И вертикальная стела с изображением красивой пары – женщины в форме военной летчицы и мужчины – старшего офицера авиации со множеством наград на парадном кителе. Все как положено – фамилия, даты жизни женщины, фамилия, дата рождения мужчины и… отсутствие даты его ухода на камне, лишь оставленное под нее впрок пустое место на граните…
И рука нашего героя, касающаяся холодного камня, трогающая силуэт боевого самолета, венчающий памятник. Человек, навестивший собственную могилу.
– Есть слово такое русское, неприличное, конечно, пиздо-бол… – рассказывает, стоя у крыла самолета тех лет, седой худощавый мужчина со звездой Героя, генерал Степан Микоян… – Ну, хотите по-другому скажу – фантазер… Ну любит он преувеличить собственные подвиги. И число самолетов, сбитых им лично, нереально практически, и рассказы о командовании полком летчиков-штрафников вряд ли действительности соответствуют. Командировки эти его удивительные – в Испанию, Германию, да еще про Корею с Китаем рассказывает, побег на фронт, драки, дуэли… Как-то все не сходится… Короче, слишком уж много для одного… Зачем ему это?.. Человек-то он действительно заслуженный, летчик неплохой…
Силуэт самолета на памятнике наплывом переходит, превращаясь в реальный планер, беззвучно парящий в небе. Рука на рукоятке управления заставляет послушную машину, точно улавливая восходящие воздушные потоки, забираться все выше, закладывая круги над плывущими там, внизу, полями, лесом…
– Я не виноват, меня послали… Сталин в Германию послал меня… Супруна,
В маленькой московской телекомпании со странным названием «АБ-ТВ» по моему литературному сценарию снимался полнометражный документальный фильм о совершенно поразительной личности – Герое Советского Союза полковнике Федорове.
Надо отдать должное низенькому человечку по фамилии Яков Каллер, внешне удивительно напоминающему чаплинского героя из «Великого диктатора», хозяину и гендиректору этой небольшой почти семейной конторы – иногда предлагаемые им темы оказывались действительно заслуживающими внимания. Впрочем, реализация их становилась, скорее, исключением для компании, живущей на цикловом ширпотребе для малозаметных лужковских телеканалов «Столица» и ТВЦ типа «Народный контроль» и «Хронограф». Чтобы удержать и этот скудный ручеек заказов на очередной договорный период Каллеру приходилось, что называется, активно «лизать» тамошнее руководство, регулярно мотаясь в АСК-1 «Останкино» с набитыми пакетами.
До подписания договора с Каллером, пригласившим меня в компанию на должность главного редактора, я не был знаком с ним и никогда не слышал в кинокругах этой фамилии. А поспрашивать, как делал по его признанию, он обо мне, не догадался… Это было ошибкой.
Несколько удивил меня уже сам договор, в котором была проставлена сумма оклада вдвое меньшая той, о которой мы договорились. Он объяснил, что в своей Европе я совсем оторвался от жизни, и это является обычной московской практикой, чтобы не платить государству реальные налоги. По большому счету мне было безразлично, каким путем получаемая мною сумма в конверте будет отражена перед фининспекций, и я согласился. Позднее выяснилось, что вся бухгалтерия компании делится на общедоступную и тайную, «черную», подробности которой были известны лишь самому директору и его приближенной из бухгалтерии, работающей с ним много лет.
Впрочем, «экономность», пожалуй, даже скаредность моего нового шефа, как вскоре выяснилось, не являлась его самым большим недостатком. Оказалось, что его любимым хобби, к примеру, было, тайно подключаясь из своего кабинета к компьютерам сотрудников студии, ошарашивать их потом демонстрацией знания подробностей их рабочего дня и личной жизни. Девочку-референта со скандалом выгнали за то, что в свой обед она заглянула на сайт моды. «Попавшись» однажды, я сделал для себя соответствующие выводы и при необходимости, скажем, написать письмо по е-мейл, просто блокировал через брандмауер вход в свой компьютер. То ли не осознавая до конца, как это выглядит со стороны, то ли, напротив, вполне намеренно демонстрируя «право барина», от меня открыто потребовали блокировку убрать.
Убедившись за несколько месяцев, что я что-то соображаю в телевизионном кинематографе, Яков Александрович постепенно передоверил мне почти все, кроме финансов. Это оказалось ему удобно – если у нормального человека для того, чтобы его неприятности имели лицо, есть жена, то Каллер, как выяснилось, для этого держал главного редактора. Любой про кол, самым страшным из которых считалось упоминание имени мэра в телесюжете даже просто в нейтральном, а не в восторженном контексте, вызывал у него всплеск эмоций. Со мной он, однако, все же сдерживался, на других мог позволить себе дико орать. Став однажды свидетелем его очередных хамских разборок с Таней Кочановой, им же самим приглашенной в компанию пиар-менеджером, я, оставшись наедине, попытался объяснить ему, что говорить так с человеком, который просто не может тебе ответить адекватно, довольно подло. Он, сдержавшись, дулся, молчал, но я понял, что сделана еще одна серьезная зарубка в наших взаимоотношениях.