Фанера над Парижем. Эпизоды

Анненский Александр

Тем более что картину эту мы делами с талантливым человеком Мишей Масленниковым, режиссером, пришедшим к нам буквально с улицы, по объявлению. Профессионал, член Союза, он по характеру был и есть, что называется, «творческий разгильдяй», к тому же, как выяснилось, не чурающийся главного способа расслабления русского человека. Неприспособленный к нашим офисным порядкам, не умеющий говорить исключительно по теме, ценя время начальства, он, как я понял, имел непростую творческую, да и личную жизнь. Отстаивать его каждый раз перед Каллером было непросто. Ощущая творческий потенциал Миши, я делал это и думаю, не ошибся.

Каллер выгнал его, велел забрать трудовую книжку сразу, как ушел я. Только года через три, понимая, что никто не сделает так, как Миша, все же попросил того однажды снять небольшой фильм для канала «Культура». Миша – добрая душа – снял…

… У

меня «душа лежала» к одному из продюсерских проектов Каллера. Речь шла о телецикле несколько претенциозно названном «Чужие здесь не ходят». Задумка сама по себе была весьма оригинальна – рассказать о частной жизни иностранного посольства из числа аккредитованных в Москве, о самом После как о человеке, его семье, увлечениях. Такой замысел требовал серьезной подготовительной работы, и Каллер специально оплачивал пенсионных лет даму, задача которой заключалась в ежедневных переговорах с представителями сразу нескольких дипмиссий о возможности съемок. На большом листе она скрупулезно помечала ответы каждого представительства – письмо на рассмотрении, перезвонить такого-то числа, позвонить только ближе к лету, посол в отпуске, посольство согласовывает вопрос со своим МИДом и так далее… Хотя в титрах для солидности и было написано, что цикл создается «в сотрудничестве с УПДК МИД РФ», на практике, в лучшем случае, мидовцы могли сообщить лишь имевшиеся у них исторические данные на московский особняк, переданный дипломатам. В конечном итоге получалось, что одно или два посольства – от Австралии до Японии – в месяц все-таки давали свое согласие, убежденные навязчивостью Ирмы Абрамовны и отредактированным мною письмом – обращением принять съемочную группу компании. На некоторые съемки вместе с группой ездил сам Каллер, страстно коллекционировавший визитки высокопоставленных лиц. Иногда для контроля и из любопытства ехал и я. К сожалению, снятые картины демонстрировались лишь на канале «Столица», который могли принимать даже не во всяком посольстве в самой Москве. Поскольку Каллер не говорил ни на каком языке, мое присутствие иногда оказывалось весьма кстати. Иногда у меня успевали даже завязаться отношения не совсем формальные, как случилось с Послом Ирландии Дж. А. Харманом. В большой светлой гостиной посольства они с супругой художницей наперебой рассказывали историю «усыновления» дремлющей в мягком кресле когда-то больной русской кошки, подобранной парой на московском рынке… Посол пригласил меня на гостевую трибуну, устанавливаемую в центре Калининского проспекта в марте в ежегодный праздник Дня Святого Патрика. Я поехал. Пройти к ней, как выяснилось, можно было только миновав несколько кордонов милиции, начинающихся еще от станции метро.

В этот день по перекрытому для движения центральному проспекту столицы дефилировали колонны музыкантов и исполнителей под национальную музыку с эмблемами – зелеными трилистниками. На трибуне собирались почетные гости, непременно кто-то из высших чиновников мэрии. За трибуной на асфальте была развернута длинная палатка, где приглашенным раздавали сэндвичи и наливали горячий чай или кофе. Мне было интересно, до тех пор это действо я видел только в вечерних выпусках новостей.

Хуже обстояло дело, когда от имени компании на съемки ринулся какой-то малограмотный дальний родственник Каллера, которого он принял к себе на роль режиссера. Дело в том, что само построение ленты цикла предполагало ответы Посла на закадровые вопросы, которые инициировал обычно режиссер, выступающий и как автор сценария. В «объективке» – краткой биографии Чрезвычайного и Полномочного Посла, которую представило Посольство Исландии еще до съемок, в данном случае было указано, что он холост. Высокий улыбающийся Бенедикт Асгейрссон, лет сорока пяти, приветливо принявший нашу группу в особнячке в Хлебном переулке Москвы, хорошо говорил по-русски. И этот наш «режиссер», пять минут назад познакомившийся с дипломатом, сразу после того, как комнату, где велась съемка, согласовав с послом какую-то срочную бумагу, покинула дородная сотрудница канцелярии, запросто подмигнул послу:

– Вы уже не первый год в Москве. расскажите, как же вы тут устраиваетесь? Любите русских женщин или. – он кивнул на дверь, за которой исчезла исландка, – изыскиваете «внутренние резервы»?

Бедный оператор от неожиданности даже опустил камеру. Обалдел и я, отчаянно дергая идиота за рукав. Но господин Асгейрссон тактично сделал вид, что не совсем понял вопрос.

– Конечно, русские женщины удивительно красивы. – тщательно выговаривая русские слова, заговорил он. – Я знал это раньше, уже из литературы. У Толстого,

если помните.

Мы с оператором перевели дыхание.

Впрочем, когда в Посольство приходилось попадать вместе с самим Каллером, стыд подчас приходилось испытывать не меньший. Однажды после завершения съемок всю киногруппу пригласил на приватный обед посол государства Кувейт Сулейман Аль-Морджан. Небольшой современный особняк на Мосфильмовской улице за высокой оградой являл собой место, где, казалось, были осуществлены все желания его обитателя. Нам показали практически все помещения здания, обставленные с восточной роскошью – потрясающей мягкости ковры, резная мебель, скульптуры, огромный бассейн. На площадке широкой лестницы, ведущей на второй этаж во внутренние покои, которая сама по себе представляла собою шедевр дизайнерского искусства, стояла большая клетка с поющими птицами. Короче говоря, все это напоминало осуществившуюся восточную сказку, и потому можно было понять Посла, уговаривавшего снимать интерьеры не демонстрируемых обычно помещений поскромнее, что бы не вызывать, как он выразился, «нездоровых эмоций» коллег по московскому дипкорпусу.

Посол встретил нас в национальной одежде и головном белом платке с черным обручем. Стол ломился от восточных яств. Миша Масленников, поспоривший, что спиртное нам не предложат, проиграл, потому что русская официантка попросила разрешения разлить каждому из охлажденной бутылки хорошую русскую водку.

– Хороший стол, а, Александр Исидорович? Даром, что араб. Не зря ехали. – сидящий рядом Каллер, плотоядно потирая руки, нагнулся ко мне. – Только слушайте, они тут зачем-то несколько приборов положили, смотрите – по три вилки. На кой черт?

Получилось так, что его громкий шепот пришелся как раз на паузу в выступлении посла, сделанную для перевода. И таким образом, был услышан всеми, кто понимал по-русски. Один только посол, как раз рассказывающий о том, что финики вчера привезли из его сада в Кувейте, вопросительно посмотрел на своего сотрудника – у гостя, видимо, важный вопрос, переведите…

Пожилой посольский переводчик что-то сказал по-арабски – после чего посол, хмыкнув, поторопился закончить свою речь, а я, покраснев, тихо начал объяснять нашему продюсеру, что начинать всегда следует с прибора, лежащего от тарелки дальше остальных…

Гипертрофированное тщеславие Якова Александрович росло в непомерных пределах, становясь уже откровенно комичным. От каждого субъекта, с кем вступала в контакт компания, будь то бедное посольство Маврикия или Театр балета, я обязан был по его настоянию мягко, но настойчиво требовать благодарственное письмо за сотрудничество на его имя, которое потом он приказывал разместить на сайте. По его желанию я долго подбирал для его визитной карточки эквивалент на английском выбитому им званию «заслуженного работника культуры». Дело в том, что такое же присваивали и ветеранам-киномеханикам или рабочим сцены, а он желал засвидетельствовать, что работает в киноискусстве. Поскольку на «заслуженного деятеля искусств» его заслуги никак не дотягивали, приходилось слегка «передергивать» с синонимами.

Но самым счастливым моментом за рабочую неделю для него были мгновения, когда ему на мобильный телефон звонила Лиознова. Много лет назад Каллер поработал зам. директора съемочной группы на студии Горького на какой-то из ее картин, и с тех пор отошедшая от дел известный режиссер его не забывала – главным образом по хозяйственным делам.

Каллер ужом выскакивал в коридор и, нарочито медленно включаясь в разговор, одновременно шепотом, прикрывая трубку, объяснял каждому идущему мимо:

– Потише… Опять Татьяна Михайловна звонит… сами понимаете…

Очередную бытовую просьбу восьмидесятишестилетней Лиозновой он обещал сегодня же переадресовать в гемайду (общину) и лично проконтролировать исполнение. Разъединившись, он с гордым видом окидывал взглядом притихших подчиненных, как бы говоря – «вот с кем запросто…» – и молча закрывал за собою дверь кабинета.

Между прочим, уже после моего ухода осуществленным апофеозом его мечты стало награждение Якова Александровича неким Орденом «Ради жизни на земле», учрежденным Объединенным Президиумом Международной Академией Общественных Наук и Международной Академией Меценатства. Фото церемонии он развесил во всех мыслимых местах. Частная эта контора предприимчивых ребят, о которой пару раз писала «Комсомолка», с удовольствием награждала красивой побрякушкой любого, готового пожертвовать им несколько тысяч долларов или оказать деловые услуги на равную сумму. Тут протекцию ему составила уже упомянутая мною Таня Качанова, после чего, на всякий случай, он поспешил уволить и ее.