"Фантастика 2024-39". Компиляция. Книги 1-20

Русанов Владислав Адольфович

И всё-таки Вожерон отличался от ранее виденных Реналлой городов. Поначалу она не могла понять, чем же именно, потом сообразила — им навстречу не попалось ни одного праздношатающегося. Не прохаживались щёголи-праны со шпагами на боках, поглядывая по сторонам с нескрываемым желанием вызвать кого-нибудь на дуэль. Не было видно красавиц, ершивших «выгулять» новое платье. Впрочем, благородные дворянки могли оставаться дома по вполне прозаической причине — мощёная улица, как сказал лейтенант Пьетро, была в Вожероне лишь одна и соединяла северные ворота с городской площадью, ставшей для местных жителей одновременно и рыночной, и соборной. А на остальных улицах даже в летнюю жару пешеход мог вляпаться в грязь. Никто не стеснялся выплеснуть в окно помои или ночной горшок. Ну, и не удивительно. Если в столичном Аркайле лишь при отце герцога Лазаля начали штрафовать за подобные изыски, да и то в той части города, что примыкала к Собору Святого Кельвеция и дворцу, а в кварталах, где жила беднота, всё продолжало идти веками установленным порядком.

Но, как бы то ни было, а

в тревожно замершем в ожидании войны Вожероне, все люди ходили по делу. И конечно, едва ли не каждый второй прохожий, встреченный небольшой кавалькадой, был военным. Патрули стражников в начищенных кирасах с протазанами на плечах. Наёмники из Роты Стальных Котов, приветствовавшие лейтенанта и его спутников. Местные ополченцы, одетые кто во что горазд, со шпагами, аркебузами, арбалетами, тесаками. Некоторые из них сопровождали подводы с фуражом и провиантом, некоторые сохраняли видимость порядка и походного построения — очевидно, отправлялись для решения каких-то военных задач за пределами города. Мирные горожане их не боялись, да и вообще не выказывали какого-то особого опасения. Как будто и не стояла в каких-то полутора-двух днях пути армия Аркайла, готовая обрушить на мятежников всю свою мощь. Либо верили в безоговорочную победу своих, либо не могли и подумать, что покорные признанному герцогу войска начнут сражаться с повстанцами. Хотя, конечно, история знала множество примеров, когда любое недовольство в провинции подавлялось из столицы огнём и мечом, при этом с жертвами среди мирного населения никто не считался. Но при Лазале войн было гораздо меньше, чем при его сиятельных предках. Стычки с Унсалой и Трагерой происходили в сотнях лиг от здешних мест и южане расслабились, полагая, что и в этот раз сия чаша их минует. Владетельные праны договорятся между собой, военные побряцают оружием и разойдутся по «зимним» квартирам, а торговцы и мастеровые уже на следующий год перекроют доходами все убытки от года нынешнего, затрудняющего движение купцов по державе.

Во всяком случае, горожане перешучивались с ополченцами и с наёмниками, махали руками, провожая в дорогу. Женщины улыбались, «строили глазки», кидали солдатам яблоки и свежевыпеченные булочки. В Вожероне царил дух настороженности, но не страха, лёгкой неуверенности, но не отчаяния.

Рота Стальных Котов квартировалась на западной окраине города. Они заняли конюшни одного из зажиточных торговцев, который пропал без вести пару месяцев назад, в самом начале мятежа, и несколько домов, примыкающих к ним задними дворами. На вопрос, куда подевались их хозяева, лейтенант сделал загадочное лицо и, улыбаясь, ответил, что им сделали предложение, от которого нельзя отказываться. Наёмники разломали несколько сараев и хозяйственных пристроек, вытащили строительный мусор и получилось достаточно место для размещения повозок, запасов огненного зелья и даже палаток. Поскольку в городе оставалось не так много «стальных котов», большинство которых патрулировали окрестности и составляли костяк гарнизонов захваченных мятежниками фортом, все помещались и даже место оставалось.

Здесь чувствовался порядок и строжайшая дисциплина. Часовые в начищенных кирасах и шлемах с плюмажём на входе во двор и рядом с некоторыми из палаток, где очевидно хранились бочонки с порохом. Чистота. Корзины и бочки строго в ряд. Даже телеги стояли так, что ни одно дышло не высовывалось вперёд.

Выбежавшие дневальные по конюшне приняли из рук приехавших поводья и увели лошадей в стойла.

Навстречу гостям из распахнувшейся двери появился высокий пран с отменной выправкой. Тёмно синий камзол с желтоватыми кружевами на обшлагах выглядывал из-под кожаного потёртого колета. Такие на северном материке назывались «бычьими» и шились из дублёной кожи, которая защищала от рубящих и приходящихся вскользь ударов шпаги. Военные использовали их, как лёгкий доспех, или пододевали под кирасы. На поясе у прана висела тяжёлая шпага медным, позеленевшим от времени эфесом. Реналле она напомнила ту, которую вручил её сыну пран Гвен альт Раст перед отъездом из Аркайла. Не парадная игрушка, а настоящее боевое оружие. Лицо воина наискось перечёркивала чёрная повязка, закрывавшая правый глаз. Но она отнюдь не уродовала его. Напротив, в сочетании с каштановыми чуть вьющимися волосами, остроконечной бородкой с заметной проседью и подкрученными усами, он выглядел крайне привлекательным. Благородная седина напомнила Реналле о менестреле, покинувшем родину этой весной. Наверное, они были приблизительно одного возраста с шагавшим ей навстречу праном. За сорок, но меньше пятидесяти. К этим годам мужчины достигают в жизни всего, чего хотели и могли. А кому не удалось, значит, так ему и оставаться неудачником и тряпкой до самой смерти. Никогда ему не командовать солдатами на поле боя, не вести в сражение галеру или каракку, не покорять толпу музыкой, не стать советником герцога или великого князя, не отправиться посланником в далёкие земли. Остаток дней проведёт он на вторых ролях, и то, если более удачливые и смелые захотят что-либо поручить.

Для кого-то возраст зрелости и мужества, а для кого-то — утраченных надежд и растоптанных мечтаний.

[1] Эскадрон — подразделение тяжёлой кавалерии в Аркайле, Кевинале, Трагере. В разные времена эскадрон состоял от 120 до 500 всадников.

Глава 4, ч. 2

Дорога от замка Дома Ониксовой Змеи до Вожерона заняла три дней. Вне всяких сомнений, всадники налегке проделали бы этот путь гораздо быстрее, но телега с телом Толбо альт Кузанна сильно

их задерживала. К концу дороги дня от мертвеца стало ощутимо попахивать. Лейтенант Пьетро посетовал на жару и на отсутствие знающего алхимика, который мог бы приостановить разложение трупа. И рассказал Реналле о том, что в древности люди знали множество способов бальзамирования покойников. Ведь не секрет, что погибших полководцев всегда привозили, чтобы похоронить в усыпальницах рядом с великими предками. Зачастую очень издалека. А браккарцы и по сей день, по мнению кевинальского наёмника, не утратили это знание. Но так это ж браккарцы, у них всё не как у людей… А так тело знаменщика просто плотно обернули льняной тканью, пропитанной лавандовым маслом, сколько нашлось в замке праны Нателлы. Получилось вполне сносно. Даже курносая веснушчатая Марша, которую Реналла взяла с собой выполнять обязанности служанки и камеристки, не жаловалась, хотя сидела на расстоянии вытянутой руки от трупа и постоянно косила в его сторону круглыми от испуга глазами.

Пьетро альт Макос всю дорогу не отходил от Реналлы, развлекая её всяческими историями. О войнах, которые разворачивались на материке прежде и о недавних сражениях, где принимала участие Рота Стальных Котов — лучшая Рота в двенадцати державах. Обладая хорошо подвешенным языком, лейтенант, казалось, мог говорить сутра до вечера. Нахохлившийся в седле Бардок — весь в чёрной коже, несмотря на погожие летние деньки, отчего напоминал здоровенного ворона из тех птиц, что водятся в Карросских горах и Унсале, а в Аркайл залетают лишь изредка в самые лютые зимы, — поглядывал на него искоса, но молчал, исправно играя роль слуги. Он вызвался сопровождать мнимую племянницу праны Нателлы, справедливо полагая, что даже самым благородным и вежливым наёмникам доверять следует до определённого предела.

Реналла слушала прана Пьетро вполуха, больше думая об оставшемся в замке Бринне. Она ещё никогда не расставалась с сыном дольше, чем на одну-две стражи, когда тот был с нянькой. В этот раз с ним тоже осталась Анне, не доверять которой она не могла. Предыдущая нянька никогда не была так добра с мальчиком, никогда так не ухаживала за ним — кормила, играла, пела песни, учила говорить и ходить. И с самой Реналлой они были, словно две подруги. Могли говорить о чём угодно и находили общий язык. Даже с младшей сестрой они не были так близки. Правда, в последние несколько дней Анне будто с цепи сорвалась, без устали расхваливая лейтенанта Пьетро. И красавец, и молод, и, наверняка, фехтует мастерски. И с головой всё в порядке, если дослужился до лейтенанта в такой знаменитой Роте, как Стальные Коты. И что Дом Зелёного Пса не самый именитый в Кевинале, так ничего страшного. Все Высокие Дома начинали с малого и были незаметны, пока не находился кто-то один, прославивший имя и герб. Кто знает, возможно, Дому Зелёного Пса суждено встать в один ряд с Домами Белого Орла и Рубинового Журавля именно благодаря мужеству и уму лейтенанта Пьетро. А поскольку, по словам Анне, наёмник глаз не спускает с Реналлы, то молодой вдове следует призадуматься. Нельзя же вечно скрываться в замке безумной праны Нателлы? Реналла отшучивалась, что после Дома Лазоревого Кота ей не хочется входить в Дом Зелёного Пса. Не зря люди говорят — словно кошка с собакой. Да и вообще, красавцы-дуэлянты ей надоели — слишком много от них шума, крови и горя, а хотелось бы заботы и ласки.

И, тем не менее, слова Анне никуда не делись. Они засели в голове назойливым червячком, заставляя совсем по-другому оценивать слова и поступки лейтенанта. То подал ей руку, помогая спуститься с седла, то принёс букетик бело-лиловых цветков безвременника, которые в эту пору года украшают лесные поляны южного Аркайла. Не говоря уже о постоянных беседах, рассказах, сдобренных изрядной долей бахвальства, но в меру, без переизбытка, заставляющего бежать без оглядки от хвастуна. Реналла старалась гнать от себя мысли о пране Пьетро и не слишком охотно отвечала на его вопросы, предпочитая делать вид, что задумалась о своём.

Лето заканчивалось. Здесь, в самой юной провинции Аркайла лес отличался от привычного северного. Вместо мрачных тёмно-зелёных елей — длинноиглые сосны с янтарно-жёлтыми стволами, будто сияющие изнутри. Вместо раскидистых грабов — устремлённые ввысь буки с серой, гладкой на ощупь корой. Подлесок другой. Казалось бы, тот же шиповник и тёрн, но попадались и заросли барбариса, который Реналла впервые увидела только здесь. Отличалась и трава. Точнее, в окрестностях её родного замка под деревьями трава почти не росла из-за толстого ковра опавшей хвои. Здесь же в солнечном, будто пронизанном лучами лесу она раскинулась мягким ковром.

По пути отряду наёмников изредка попадались крестьяне, поставлявшие в Вожерон еду. Морковь и ранняя капуста, земляные яблоки… Иногда одна телега, а иногда и несколько. Кое-кто вёз в столицу провинции кур и гусей. Но лейтенант заметил, недовольно нахмурившись, что этого слишком мало. В городе скопилось столько людей, сколько не бывало никогда ранее. Не хватало муки. Со свининой и говядиной местные тоже не торопились, предчувствуя, что осень и зима предстоят военные, а значит, не слишком сытные. Фураж для лошадей и волов тоже приходилось собирать по окрестным сёлам. Крестьяне не слишком спешили расстаться с сеном, просом и овсом. Даже за хорошие деньги. Герцогиня-регентша Кларина издала указ, в котором предписывала земледельцам не чинить препятствия фуражирам, а наоборот, всячески помогать военным. Но пока что отношения мирных жителей с армией Вожерона складывались не лучшим образом. До смертоубийства дело не доходило, но драки с выбитыми зубами и расквашенными носами уже были. Десяток буянов сидели в городской тюрьме, ожидая суда её светлости.