"Фантастика 2024-94". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
– Давай сюда этого сукина сына!
Дворецкий, впервые услышавший от меня грубое слово, суетливо вышел, даже забыв закрыть за собой дверь. А на меня его суетливость произвела положительное воздействие, заставив выругать себя матом и прекратить психовать. В голове возник образ моего бывшего начальника из НИИ мозга Витька: он, стуча кулаком по монтажному столу, проорал: «Ты что, мать твою, звёздную болезнь подцепил? Сатрап долбаный! Паять сначала научись, а потом вякай!»
Следом за этим внушением в голову пришла логика и здравая мысль: «Силин молодец и чётко исполнил приказ прибыть в загородную резиденцию императора. Ты на автомобиле до Гатчины добирался больше часа, а его команда на повозках преодолела тридцать вёрст менее чем за пять часов. Да за этот бросок от Николаевского вокзала до Гатчины, имея из средств передвижения только несколько двуколок, хвалить нужно, а не вымещать раздражение на поручике».
Притушив такими мыслями своё раздражение и беспокойство за судьбу операции, я уже встретил вошедшего поручика вполне доброжелательно. Начал интересоваться, как после отъезда Михаила народ воспринял раздачу продуктовых талонов.
– Ты же фронтовик, поручик, к тому же начальник команды разведчиков, а значит, знаешь, как обеспечить охрану важного объекта. В общем, так, Силин, расставляй людей так, чтобы мышь к царской резиденции не пробралась. Понял, поручик?
– Так точно, ваше величество! Вот только неясно, где установить пулемёт?
– Какой ещё пулемёт? Что-то я не слышал, чтобы в команду разведчиков включали пулеметный расчет. Или в Особой армии особый принцип комплектации команды разведчиков? Не такой, как в других армиях, где в команду разведчиков подбираются наиболее храбрые и находчивые солдаты из всех рот полка (по пять-шесть человек с роты).
– Ваше величество, первоначально команда разведчиков так и формировалась. А когда её подчинили штабу 39-го армейского корпуса Особой армии, то включили в состав команду связи и пулеметный расчет.
– Какая же численность сейчас вашего подразделения?
– Сама команда разведчиков включает трёх офицеров, восемьдесят пять человек нижних чинов (старшего унтер-офицера, четырех младших унтер-офицеров и восемьдесят рядовых). Для быстрой переброски имеется восемнадцать рессорных бричек с ездовыми, Что касается команды связи, то в ее состав входят два офицера, тринадцать конных ординарцев и четыре самокатчика для доставки приказаний и донесений, а также двенадцать телефонистов. Кроме этого, в штат команды связи входят надсмотрщик для выполнения ремонтных работ и четыре прокладчика кабеля. Оборудование и кабель перевозится пятью повозками, личный состав перебрасывается на шести рессорных бричках. В пулемётный расчёт входят семь строевых нижних чинов и два ездовых. Командует расчетом унтер-офицер. Вооружение – пулемёт «Максим».
Я с интересом выслушал эту информацию, пополняя свой запас знаний об устройстве русской армии в это время. О командах разведчиков я уже слышал на фронте, но не знал их состав и численность. То же самое касалось и команд связи. Да вообще об устройстве армии, а именно пехоты, я недопустимо мало знал. Главным источником информации для меня были разговоры с командиром спецгруппы Хватовым. Но, к сожалению, знания этого лектора были поверхностны и ограниченны. А в долговременной памяти Михаила информации по структуре и тактике пехотных подразделений не было вообще ничего. Только кавалерия и совсем немного про артиллерию. Конечно, от разоблачения выручала в разговорах с военными профессионалами моя наглость и высокое происхождение, но я понимал, что это до поры до времени и нужно нахватываться положенных для генерал-лейтенанта знаний. Использовал для этого любую возможность. Вон даже во время застолья с сокурсником Михаила по Академии Клембовским, ставшим к этому времени уже начальником штаба Юго-Западного фронта, всё время переводил разговоры на тактику и структуру пехотных частей. Ему хотелось говорить о бабах и наших гулянках в молодые годы, а я, зануда, втягивал его в разговор о совершенно неинтересных вещах. Но всё-таки воспользовался тем, что я брат императора, и вынудил Клембовского кое-что рассказать. Например, то, что в состав полка русской армии кроме пехотных батальонов входит пулеметная команда, включавшая от двух до четырех взводов, по два пулеметных расчета в каждом. Они и являются основной тактической единицей на поле боя. Вспомнив слова настоящего военного профессионала, я мгновенно прикинул, где, с тактической точки зрения сержанта русской армии двадцать первого века, следует установить пулемёт. Получалось, что в отключенном сейчас фонтане. Во-первых, с этой точки можно было держать под пулемётным огнём площадку перед дворцом, а также подъездную дорогу вплоть до самых ворот. Во-вторых, забетонированный приямок фонтана (отключенный в связи со скорым наступлением холодов) являлся прекрасным капониром для пулемётного расчёта. Даже применяя нынешнюю артиллерию, его очень трудно было уничтожить. Миномётов ещё не было, а если вести обстрел гаубицами, то вероятность попадания приближалась к нулю. Кроме этих достоинств, приямок фонтана обладал ещё одним – если противник обойдёт пулемётную позицию и попытается атаковать с тыла, то «максим» легко переставить в нужное место.
Пока Силин перечислял состав его подразделения, я продумал вопрос с пулемётной позицией. А когда поручик закончил свой доклад, я уверенным тоном распорядился:
– Пулемёт установишь в приямке фонтана. Он расположен в двухстах саженях от центрального входа во дворец. Часового перед центральным входом хватит и одного, а вот секреты
– Так точно, ваше величество! Разрешите выполнять?
– Давай, поручик, действуй.
Когда дверь за Силиным закрылась, я вернулся к прерванному разговору с Кацем. Правда, моя возобновлённая лекция, заключающаяся в пересказе информации, полученной в двадцать первом веке от моего приятеля, продлилась не больше пяти минут. Хотя я пересказал практически всё, чем со мной поделился Жека. Видно, мало тогда было вина, вот и мой приятель разговорился не на полную катушку.
Ответил на все последующие за моей лекцией вопросы Каца, главным и повторяющимся из которых был: ты точно всё помнишь? Как будто мой друг не знал о моей исключительной памяти. Мы, периодически ругаясь, начали анализировать информацию из двадцать первого века. А именно в который раз подсчитывать, скольких боевиков мы уже выбили из этого чёртова Прусского Королевского батальона егерей № 27, заброшенного германцами через нейтральную Швецию в российскую столицу. Получалось немало, но всё равно в Петрограде и его окрестностях находилось не менее роты хорошо обученных к ведению боёв в городских условиях вражеских солдат. Так что успокаиваться рано, но перевести дух было можно. А когда Николай Павлович выявит экстремистов и германских агентов в Кексгольмском полку, то можно, наконец, заняться настоящим делом – наведением порядка в Российской империи.
Обсуждение и выработка стратегии решения этих, как выразился Кац, архиважных вопросов у нас забуксовала. Как всегда, всё упиралось в нехватку кадров и денег. Креативили мы, наверное, с полчаса, при этом мой друг замучил меня ставшим модным в Петрограде выражением – архиважный. Любое действие, которое предлагал Кац, было архиважное. Меня это достало, и я решил бороться с очередным заскоком своего друга проверенным способом – упоить Каца, чтобы его светлая голова очистилась. Несколько рюмок и мне не помешает, чтобы хоть ненадолго сбросить с себя гигантский груз ответственности перед историей. Эта долбаная ответственность так придавила, что мешает разрабатывать дальнейшие шаги. Боишься нарушить вроде бы стабильно идущий процесс государственной жизни. Получается, мы начинаем дёргаться, когда всё начинает сыпаться. Действуем по принципу – не буди лихо, пока тихо. А поддержать это «тихо» можем только при помощи огромных денег и преданных кадров. Всего этого нет, и в ближайшее время не предвидится. А имеется разваливающаяся армия, гниющая элита и почти доведённое до отчаянья население. Действовать по апробированному методу большевиков не получится. Во-первых, мы с Кацем всё-таки недотягиваем до уровня Ленина и его ближайших сподвижников. Во-вторых, у нас нет партии с людьми, фанатически преданными идее всеобщего равенства. По существу, мы контрреволюционеры, но у нас имеется одно преимущество перед умнейшими и деятельными вождями этого времени – мы знаем, чем кончится эксперимент по созданию счастливого будущего дорвавшимися до власти марксистами. Так что получался порочный круг. Мы не могли действовать как большевики, а повысить благосостояние народа до приемлемого уровня, чтобы люди прекратили себя чувствовать униженными и оскорблёнными, не было средств. Вот я и решил нарушить охватывающую нас безнадёгу, заявив:
– Ну что, серый кардинал, не тянем мы с тобой, чтобы решать такие задачи. А всё потому, что ты в Шушенском не зимовал и, когда произносишь архиважные задачи, не проглатываешь букву «р». Далеки мы с тобой от народа, как говаривал наш вечно молодой Владимир Ильич. Давай с горя напьёмся, что ли? Глядишь, в голову какая-нибудь умная мысля заскочит.
Кац хмыкнул, но не возразил. Я посчитал это согласием, встал с дивана, на котором мы сидели, выглянул из кабинета и крикнул Пахому, чтобы он принёс что-нибудь перекусить. Бутылка шустовского коньяка была, можно сказать, под рукой, я припрятал её в секретере, еще до отъезда на фронт. Когда Пахом зашёл в кабинет с подносом, заставленным разными чашками со съестным, я чуть не плюнул в этот поднос и в очередной раз пожалел, что позволил Первухину отправиться на операцию с десантным отделением ефрейтора Никонова. Упросил меня рыжий злодей. А кто он, спрашивается, если лишил своего императора привычного закусона. Страшно ругаясь про себя матом, я всё-таки тщательно осмотрел то, что принёс Пахом на подносе. Там были блюда для чаепития, но не для закуски. Ждать, пока дворецкий, исполняющий сейчас роль и ординарца и денщика, принесёт настоящую закуску, совершенно не хотелось. Поэтому я сквозь зубы недовольно бросил:
– Ладно, Пахом, ставь поднос на маленький стол возле дивана и иди, продолжай дежурить возле телефона.
Во дворце было два телефона – один в кабинете, а второй стоял в большом холле, сейчас выполнявшем функцию приёмной. Я мог куда-нибудь выйти или, в конце концов, пойти спать, а у телефона в приёмной всегда был человек. Или адъютант, или Первухин, а сейчас вот Пахом. Так что Михаил Второй, если был в своей резиденции, всегда был на связи. Хотя если прямо сказать, меня эта связь уже стала раздражать. Когда был в тылу у австрийцев, то мечтал хоть о какой-нибудь связи, а уже в Луцке с ностальгией вспоминал, какое это счастье – быть далеко от телефона и телеграфа. Тогда хоть действовал, а когда попал к своим, большую часть времени занимался разговорами по телефону или общением с телеграфистами. Но в Луцке я хоть не шифровался, вернее шифровкой телеграмм занимались другие люди, а сейчас, находясь в собственном доме, в разговорах с доверенными людьми нужно было говорить условными фразами. Как будто я не царь, а какой-нибудь заговорщик.