"Фантастика 2025-120". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Они боролись. Они сосредоточились на своих «якорях» — на боли, на мести, на своей связи. Но туман был настойчив. Он не атаковал. Он просто… просачивался.
И тогда, из серого тумана перед ними, начало формироваться нечто. Гигантская, аморфная фигура, сотканная из тысяч лиц, пейзажей, символов. Она постоянно менялась, как калейдоскоп. Это был хранитель этого места. Мнемо-Голем. Существо, сделанное из украденных воспоминаний.
«Еще… — прошелестел в их головах хор из тысячи голосов. — Вы такие… яркие. Полные. Ваши воспоминания… такие сильные. Отдайте
Голем протянул к ним свою аморфную руку, и они увидели в ней лица своих родителей, своих учителей, своих врагов.
«Отдайте мне вашу боль, — шептал он голосом матери Лу Ди. — Отдайте мне вашу скорбь, — говорил он голосом мастера Лин Фэн. — Я заберу ее. Вы будете свободны. Пусты. Но свободны».
Это было самое страшное искушение. Предложение забвения. Шанс избавиться от груза, который они несли всю свою жизнь.
Лин Фэн на мгновение заколебалась. Ее плечи дрогнули. Образ ее погибшего клана, улыбающегося ей, предлагающего ей покой, был почти невыносим.
Но Шань Синь остался тверд. Он вспомнил свой главный урок. Урок, который он выучил на Зеркальном Пике.
— Наша боль сделала нас теми, кто мы есть, — сказал он, и его голос был голосом горы посреди тумана. — Она — часть нас. Мы не отдадим ее. Она — наша.
Он сделал шаг вперед, заслоняя собой Лин Фэн. Он знал, что бороться с этим существом силой — бессмысленно. Как можно убить воспоминание? Он решил ответить на его предложение своим собственным.
Он и Лин Фэн соединили свое сознание. Но они не стали проецировать на Голема свою боль или свою силу. Они создали новый, чистый, сияющий образ.
Это было видение будущего.
Они показали ему свою долину. Но не ту, что они покинули. А ту, какой она станет. Они показали ему своих учеников, ставших мудрыми мастерами. Они показали Дафну, исцеленную и величественную, играющую с детьми этих учеников. Они показали себя — двух седых стариков, сидящих на пороге своего дома, держась за руки и с улыбкой глядя на мир, который они построили.
Они показали ему не воспоминание. Они показали ему надежду.
Для Мнемо-Голема, существа, сотканного из одного лишь прошлого, этот образ был как взрыв сверхновой. Концепция будущего, которого еще нет, но в которое так отчаянно верят, была для него непостижима. Его тысячеголосый шепот сменился одним-единственным, удивленным вздохом. Его аморфная форма отступила, открывая им путь. Он не был побежден. Он был… озадачен. Он получил новое, уникальное воспоминание, которое будет изучать веками.
Они прошли сквозь него. Серый туман Моря Забытых Мыслей начал рассеиваться. Акари, потрясенная до глубины души их методом, смотрела на них с благоговением.
Впереди, в разрыве тумана, они увидели это.
Одна-единственная, ослепительно-яркая точка света. Она не просто сияла. Она горела. Это была звезда, которая рождалась и умирала в каждое мгновение, выбрасывая в пустоту короны из чистого времени и пространства. Это была рана в мироздании, где законы физики еще не остыли.
— Мы пришли, — прошептала Акари, ее голос дрожал. — Кузня Вечности.
Они стояли на пороге своей последней надежды. Места, где они либо выкуют спасение для своего мира, либо будут стерты его первозданным,
Глава 11: Сердце для Клинка
Кузня Вечности была не местом. Это был вечный, неукротимый акт творения. Они стояли на пороге, защищенные коконом реальности Шань Синя, и наблюдали, как в первозданном хаосе рождаются и умирают законы физики. Это было сердце вселенной, и его биение было оглушительным.
Чтобы войти, им пришлось пройти сквозь завесу чистого времени. Шань Синю пришлось напрячь всю свою волю, чтобы их маленький островок реальности не был разорван на прошлое, настоящее и будущее. Когда они наконец оказались в относительно стабильном центре, перед ними материализовалась фигура.
Это не был ни бог, ни демон. Это был Хранитель Кузни, существо, сотканное из света звезд и теней отживших миров. Он был спокоен, безразличен и древен, как само время.
«Я знаю, зачем вы пришли, — его голос был не звуком, а самой мыслью, чистой и ясной. — Вы хотите создать то, что не должно существовать. Оружие против забвения. Кузня может это сделать. Но она, как и вселенная, требует равновесия. Чтобы создать нечто, нужно отдать нечто равноценное».
— Мы готовы заплатить, — сказал Шань Синь. — Назови цену.
«Кузня не берет плату золотом или силой, — ответил Хранитель. — Она работает с первоосновами. С концепциями. Чтобы создать концептуальное оружие, способное стереть Жнецов, ей нужен концептуальный якорь. Самая могущественная, самая уникальная и самая реальная вещь, которой вы обладаете».
Он обвел их своим всевидящим взглядом.
«Самое сильное, что у вас есть — это не ваша мощь, которой вы управляете горами. И не ваша магия, которой вы повелеваете тенями. Это ваша связь. Ваша общая история. Ваша любовь, рожденная из пепла и закаленная в битвах. Это — уникальный резонанс во всей вселенной. И именно он нужен Кузне».
Тишина, наступившая после его слов, была тяжелее, чем давление умирающей звезды. Акари, стоявшая позади, в ужасе прикрыла рот рукой. Она играла с их судьбами, но она никогда не думала, что игра зайдет так далеко.
— Что… что это значит? — прошептала Лин Фэн.
«Чтобы выковать Клинок Пустоты, способный стереть само небытие, — объяснил Хранитель, — Кузня должна поглотить концепцию нерушимой связи. Один из вас должен добровольно и без остатка отдать все свои личные, субъективные воспоминания о другом. Каждый прожитый вместе день, каждое прикосновение, каждая общая боль, каждая тихая радость. Все это станет сердцем для клинка».
Он посмотрел на них, и в его вечном взгляде не было ни жалости, ни злорадства. Лишь констатация закона равновесия.
«Тот, кто пожертвует, забудет. Он будет смотреть на другого, и его сердце будет разрываться от непонятной тоски, от любви к незнакомцу. А второй… второй будет помнить все. И будет нести эту ношу за двоих. Такова цена за спасение мира».
Это был самый жестокий, самый немыслимый выбор. Лин Фэн посмотрела на Шань Синя. Ее лицо, которое, как она думала, уже не способно выражать эмоции, исказилось от боли.