Фантом памяти
Шрифт:
Пришлось вспомнить добрые советы Голой Мексиканской Собачки Эммы моего лечащего врача - и обратиться к психоаналитику. Коль мне не удалось восстановить память собственными усилиями, буду обращаться к специалисту. Поговорить на эту тему с Эммой мне даже в голову не пришло, за много лет я привык, что все мои проблемы решает Муся, вот ей я и поручил найти мне хорошего психоаналитика, который, к тому же, не будет настаивать на том, чтобы я побежал к нему в кабинет, а посещал бы меня здесь, в санаторной клинике.
Честно признаться, после смерти Фомича и грузчика я еще пару дней колебался. Есть у меня такая особенность: быстро принимаю решение, но если так случится, что нет возможности выполнить его немедленно, сию же секунду, пока еще в запале и не приступил
Разумеется, весь тот день я провел в разговорах об отравлении Фомича подаренным мне коньяком и беспрестанно долбил Мусю с требованиями вспомнить, кто именно принес бутылку. Но Муся только растерянно моргала, горестно вздыхала и огорченно повторяла, что вспомнить не может. Дарящие шли сплошным потоком, и то, что они приносили, мой агент сразу же раскладывала на три кучки: цветы - в наполненное водой ведро, пакеты и свертки - на диван, бутылки - в коробку. Кроме того, она несколько раз отлучалась, бегала в положенное рядом с офисом кафе перекусить, отъезжала примерно на час, чтобы встретиться с автором и взять у него исправленную рукопись, ездила на бензозаправку. В ее отсутствие подарки поступали через секретаря, которая, следуя полученной инструкции, принимала "товар" и раскладывала в ведра, на диван и в коробку. Муся пообещала спросить у своей сотрудницы, может, она обратила внимание на безакцизную бутылку.
На следующий день моя Кошечка-Гепард принесла два известия, одно плохое, другое - очень плохое. Плохие известием было то, что девушка-секретарь насчет коньяка "Хеннесси" ничего не вспомнила. Очень же плохим известием было сообщение о трагической смерти генерала Маслова, того самого Маслова, с которым я где-то ухитрился познакомиться, который снабжал меня взрывоопасной информацией и которого я совершенно не помнил. Маслов погиб две недели назад в результате банальнейшей уголовщины: ехал ночью на дачу по пустынному шоссе, увидел на дороге, прямо перед собой лежащего неподвижно человека, асфальт вокруг головы весь в крови. Остановился, как поступили бы девять водителей из десяти, вышел из машины, подошел к телу. А тело в этот момент ожило и дальше действовало вместе с выскочившими из придорожных кустов подельниками. Генерала, который ехал на дачу в штатском, убили, машину угнали. Вот такая вот история...
– Думаешь - совпадение, случайность?
– осторожно спросил я Мусю. Смотри, что получается: сначала в меня въехал этот козел на джипе, но я выжил. Потом в меня стреляют, но неудачно. Потом убивают Маслова, который дает мне информацию о злоупотреблениях милицейского генералитета. А меня пытаются отравить.
– Мне кажется, нужно заявить в милицию, - твердо ответила Муся. Пусть они разбираются, а ты в целях безопасности пока здесь отсидишься. Это будет разумно и правильно.
– Разумно?
– я расхохотался, несмотря на всю напряженность ситуации.
– Правильно? Мусенька, золотце мое, да ты просто не видела те материалы, которые есть в моем компьютере! Ты даже не представляешь себе, что такое наша милиция! И как это я пойду к ним с просьбой разобраться? С кем разобраться? С их же генералами, засевшими в министерстве? С их начальниками? Им собственная задница дороже.
– Тогда в ФСБ, - не сдавалась Муся.
– Пойми, Андрей, нельзя сидеть сложа руки и ждать, когда снова что-нибудь произойдет. В ФСБ сидят крепкие профессионалы, они знают, что нужно делать в таких ситуациях.
– Все они одна шайка-лейка, друг друга прикрывают. Нет, Муся, я должен сам все вспомнить, чтобы понять, кому я мешаю со своей книгой. Или без книги, мешаю по каким-то другим причинам. Может быть, Маслов мне говорил что-то, называл конкретные имена, тогда я по крайней мере буду точно знать, кого нужно опасаться, и выстрою свое поведение таким образом, чтобы этот человек или эти люди не видели во мне опасности.
– Как знаешь, - в Мусиных глазах читалось нескрываемое неодобрение.
– Стало быть, тебе нужен психиатр?
– Самый лучший, - подтвердил я.
– Сколько бы ни стоили его услуги. И такой, который не будет в целях саморекламы трепать на каждом углу, что у него лечится сам Корин. Я могу на тебя надеяться?
– Корин, - Муся тепло улыбнулась, - на кого ж тебе еще надеяться, если не на меня? Ты целиком состоишь только из головы и сердца, а твои руки, ноги и речевой аппарат - это я.
И через очень короткое время в моей жизни появился Бегемот. Я не страдаю излишним оптимизмом и верой в людей, поэтому отдавал себе отчет, что психиатр-психоаналитик, представившийся Михаилом Викторовичем, вполне вероятно, не самый лучший специалист из имеющихся в Москве. И не надо мне рассказывать про несгибаемых блюстителей врачебной этики. У меня самого родители-врачи, матушка - хирург, а отец был известным на всю столицу гинекологом, и все их окружение сплошь состояло из людей, связанных с медициной. С самого детства я прочно усвоил, что очень хорошие диагносты частенько не в ладах с этикой, запрещающей им упоминать о том, кто и от чего у них лечится, и наоборот, врачи, свято соблюдающие этические принципы, далеко не всегда блестящи как профессионалы. Конечно же, я хотел, чтобы специалист, которого найдет Муся, отвечал обоим требованиям, то есть одинаково хорошо умел и лечить, и молчать, но, как человек разумный, я понимал, что вряд ли это возможно. Каким-то одним из перечисленных качеств придется пожертвовать, и я решил пожертвовать, так сказать, медицинским критерием. Пусть уж лучше он будет не самым выдающимся психоаналитиком, но сможет гарантировать мне сохранение врачебной тайны, нежели наоборот. Может быть, мой случай не такой уж тяжелый и сложный, и с моей капризной памятью сможет справиться даже середнячок. Именно так я и заявил Мусе.
Михаил Викторович обладал внешностью поистине выдающейся. Огромный, с выпуклыми глазами и густым ежиком волос, он был толст во всем, начиная от живота и заканчивая губами и языком. И даже голос у него был толстым и жирным. Образ бегемота сложился у меня в голове еще до того, как он полностью внес свое тело через порог комнаты. Надо честно признать, что Бегемот обладал немалым внутренним обаянием (кажется, в умных книжках это называется магнетизмом), по крайней мере, через десять минут после начала разговора я перестал замечать и его малопривлекательную внешность, и его жирный, какой-то лоснящийся голос, и его странную привычку поправлять руками необъятную складку живота, словно пытаясь поудобнее уложить ее на пухлых бедрах.
– Давайте сразу договоримся об исходных посылках, - сказал он в первый свой визит.
– Есть все основания считать, что у вас диссоциативная амнезия. Это означает, что в, вашей жизни произошло некое событие, которое оказало на вас чрезвычайно сильное психотравмирующее воздействие. Вашей психике тяжело было справиться с этим переживанием, и, как только подвернулась подходящая возможность, психика от этого неприятного воспоминания избавилась. Ей стало легче, теперь можно не помнить об этом и не расстраиваться из-за этого. Я понятно объясняю?
– Да, вполне, - рассеянно кивнул я. В его словах не было ничего нового, все это я уже слышал от Голой Собачки Эммы.
– Идем дальше, - Бегемот удовлетворенно покивал головой на толстой шее.
– Психика - субстанция разумная, она лишнего не возьмет. Иными словами, она стерла из вашей памяти только само событие и вас самого как субъекта, знающего и помнящего об этом. Это означает, что травмирующее событие произошло, скорее всего, именно восемнадцатого июля девяносто девятого года, а не на следующий день, не через неделю и не через месяц после этого. Вы ведь, насколько я понимаю, уже неоднократно спрашивали у своих близких, не знают ли они, что это могло быть.