ФАНТОМ
Шрифт:
Ему, казалось, нравилось рассказывать ей о нравах тех женщин, как будто по ним он делал выводы обо всех женщинах, как бы говоря ей, что считал, что в глубине души она была такой же. Она предпочла бы вскрыть себе вены. Она проигнорировала его провокацию и спросила его про другое.
"Если Ваша команда не играет, то зачем Вам нужно смотреть игру? Человеку вашего склада, конечно, не пристало бы дарить свое драгоценное присутствие верноподданным только для того, чтобы оказать им свое великодушие."
Он озадаченно посмотрел на нее, как будто вопрос показался для него странным. "Конечно же,
Он опять хитро улыбнулся. "Это то же самое, что делаешь и ты - оцениваешь тех, кто может оказаться твоими противниками - и не говори мне, что ты этого не делаешь. Я ведь вижу, как ты внимательно приглядываешься к оружию, к внутренностям помещений, расположению солдат, укрытий и запасных выходов. Ты всегда выискиваешь возможности, всегда наблюдаешь, всегда думаешь, как одолеть тех, кто стоит на твоем пути.
"Джа-Ла Д'Иин - это почти то же самое. Это стратегическая игра."
"Я видела, как в нее играют. Я бы сказала, что стратегия там вторична, а на первом месте в этой игре стоит жестокость."
"Ну ладно, если ты не получаешь удовольствия от стратегии," произнес он с ухмылкой, "тогда тебе несомненно понравится наблюдать, за схваткой потных мужчин, старающихся одолеть друг друга. Большинство женщин именно за это любят смотреть Джа-Ла. Мужчины получают удовольствие от стратегии, за тем как дают и принимают вызов, за возможность поболеть за победу своей команды, и представить себя на месте игроков; женщинам же нравится вид полуголых тел и блестящих от пота мускул. Им нравится смотреть, как побеждают сильнейшие, мечтать о том, чтобы стать для героев желанным объектом их завоеваний, и еще, найти способ стать доступными для этих мужчин."
"И то и другое для меня звучит бессмысленно. Либо зверство, либо бессмысленная похоть."
Он пожал плечами. "На моем языке, Джа-Ла Д'Иин означает 'игра жизни.' Разве жизнь - это не борьба, не жестокое соревнование? Соревнование мужчин, и соревнование полов? Жизнь, как и Джа-Ла, это жестокая борьба."
Кэлен знала, что жизнь могла быть жестокой, но эта жестокость не играла определяющей роли в ее жизни и не была ее целью, и что разница полов не означало соперничества, а означала возможность делить вместе трудности и радости жизни.
"Для таких как Вы, это так," сказала она. "Это - одно из различий между нами. Я использую насилие только как последнее средство, только когда есть необходимость защитить свою жизнь, свое право на существование. Вы используете жестокость как средство исполнения ваших желаний, даже самых обычных желаний, потому что, кроме силы, Вам нечего предложить взамен того, чего Вы хотите или в чем у Вас есть потребность - включая и женщин. Вы берете то, чего Вы не заслуживаете.”
"Я выше этого. Вы не цените жизнь и ничего, что за этим стоит. Я же ценю. Вам приходится уничтожать все доброе именно потому, что оно обличает никчемность Вашей жизни, контрастно показывает пустоту Вашего существования.”
"Именно поэтому, Вы и такие как вы, ненавидите таких как я - потому что превосходство на моей стороне, и Вы это знаете."
"Такая вера - признак грешника. Считать, что твоя собственную жизнь что-то значит - есть преступление
Стоило ей глянуть на него, как он предупреждающе выгнул бровь и наклонился немного ближе. Он поднял перед ее лицом толстый палец, украшенный отнятым у кого-то золотым кольцом, как бы указывая на важность аргумента, словно читая нотацию эгоистичному, упрямому ребенку, который находился в дюйме от заслуженного наказания.
"Братство Ордена учит нас, что быть лучше других, значит, быть хуже, чем все."
От такой вульгарной идеологии Кэлен оторопела. Этот религиозный постулат ложной веры внезапно дал ей истинное понимание глубин его дикой природы, и мстительного характера самого Ордена. Эта концепция извращала далекую основу, на которой было построено - что любая жизнь одинаково имеет право на существование ради самой себя - чтобы оправдать отнятие жизни Орденом ради самими ими изобретенного понятия общественного блага.
Высказав этот простой, ограниченный, иррациональный принцип, он только что невольно объяснил все.
Это объяснило извращенность всех его мотивов и эмоций, определяющих природу тех чудовищных людей, снаружи, готовых убить любого, кто не подчинится их вере. Эта догма отклонилась от цивилизованного пути, провозгласив дикость способом существования, и требовала постоянно жестоко сокрушать любую благородную идею и человека, который ее принял. Это было движение, привлекшее к себе грабителей, которые хотели считать себя праведниками, убийц, которые хотели священного оправдания крови невинных жертв, в которой купались их души.
Оно приписывало любые успехи не тому, кто их достиг, а тем, кто их не заработал и не заслуживал их, именно потому, что они их не заработали и не заслужили. Здесь в цене был грабеж, а не созидание.
Это была анафема индивидуальности.
В то же время, здесь было пугающе унылое принятие гнилой сути слабости противостояния самой жизни, неспособность существования на любом уровне за исключением примитивного животного, постоянно сжатого страхом, что кто-то другой окажется лучшим. Это было не просто отрицанием всего доброго, чувством обиды к чужому успеху - на самом деле оно было намного худшим. Это выражалось в терзающей ненависти ко всему хорошему, и произрастало из внутреннего нежелания стремиться к чему-либо стоящему.
Как и все ложные вероучения, оно было таким же неосуществимым. Чтобы выжить, такая вера должна была стремиться стать преобладающей, а значит - игнорировать свои же постулаты, что само по себе уже было насилием над вероучением, за которое они воевали. Среди светочей принудительного равенства в Ордене равенства не существовало. Разве то, что игрок Джа-Ла, самый искусный воин, или император, считались лучшими не просто по необходимости, но служили примером для подражания и высоко ценились, не несло в себе внутреннюю ненависть к собственной неспособности соответствовать их собственному учению и к страху быть разоблаченным. Приверженцы этой веры, в наказание за свою неспособность исполнить требования священного учения, предпочли заниматься самобичеванием, заявляя о недостойности людского бытия, и вымещали ненависть к самим себе на козлах отпущения: они возлагали вину на жертв.