Фантош
Шрифт:
Теперь пару слов о Теодаре.
Он был, всем на удивление, из знатных. Слишком ледащий для оруженосца или кнехта, слишком тупой и ленивый для учёного клирика и к тому же последний сын покойных родителей, Теодар осел в Клингебурге по смутным причинам. Вроде бы заказал меч, кинжал либо кольчугу, но не сумел выкупить; серебра, чтобы возвратиться домой, тоже не осталось. Не было и самого дома — свора дальних родственников захватила. Работать ему казалось сволочисто (на современный язык переводится как «западло»), сидеть с нищими на крыльце
В тот вечер я порядком припозднился и к тому же брёл из последних сил. Чёртов обычай — любой товар выкупай не одними деньгами, но и хребтиной.
Ещё, как помню, снег мокрый лепил прямо в физиономию, по небу бежали тучи, то загораживая, то пряча кривой лунный серп, ноги уныло чавкали слякотью.
И тут из промозглой темноты, ухмыляясь, вылез Теодар. Рожа наглая, белая, сырая, как тесто в опаре.
— Откуда дровишки? Не поделишься, сервет поганый?
Нет, не титул меня взбесил — социальная роль есть социальная роль, можно притерпеться. Но в свете месяца бликанула в ручонках узкая полоса стали.
Таки выкупил свой нож, получается.
Нас в университете натаскивали в субаксе, а это просыпается спонтанно. Я подбил ногой руку с кинжалом — и всей своей телесно-древесной мощью рухнул на паскудника.
Вышибло дух из нас обоих, потому что опомнился я, когда меня уже поднимали из грязи. Кстати прояснилось, но только не в моих мозгах: тучки улетучились, на уровне глаз звонкой россыпью плясали огненные звёзды, лица городских стражников столпились вокруг.
— Не поранило тебя, Михаэль? — поинтересовался один. — За топливо не бойся, подобрали и хозяйке твоей вручили.
— У него оружие, — сказал я вместо ответа. — Вооружённое нападение.
— Ну, само собой, — ухмыльнулся говорящий. — Отняли у господина ворюги, когда приводили в чувство. Терновником оба вы расцарапались — страсть!
Я тряхнул головой. Теодар стоял тут же, распяленный между двумя стражниками.
— Малый, ты как, жаловаться магистрату будешь или домой чиститься-отсыпаться? — спросил меня тот, на кого я опирался. Именем Йохан, кажется.
— Сначала первое, потом второе, — ответил я зло. Хотел сказать наоборот, но как-то не вытанцевалось.
— Спят они, небось, — ответили мне. — В ратуше никого по ночам не водится.
— Служка магистратский, кто там пополуночи сторожит, грамотный, — поправили его. — На уличных прошениях руку набил. Пусть по форме пишет, коли вон ему занадобилось.
В общем, нас обоих поволокли в направлении главной городской площади, по ходу оттирая от меня слякоть. Неплохая картинка: не пойми кто истец, а кто ответчик.
Служка, по совместительству
— Кто побитый — вот этот? А, знаю. Михаэль ван Дерер, что стоит у кузнецовой Домициаты. Излагай своё дело.
Я едва не высказался в таком духе, что и сам могу за собой записать, — грамотный, но не решился плодить неудобные вопросы. Кто их знает, какой в городе насчёт этого порядок. И начал повествовать.
— Прошу по существу, Михаэль, — прервал меня писарь, покачивая перед моими глазами гусиным пёрышком. — Жизни твоей оный Теодар домогался?
— Я был под грузом, а он остриё прямо напротив сердца выставил, — ответил я с досадой. — Домогался, пожалуй. Но не уверен, по чести говоря.
Он записал и снова поднял на меня взор.
— А что ему было надобно? Весь товар ценой в десять пфунтегов, или терновник ценой в пфунтег и один грош, или дубовые поленья ценой в восемь пфунтегов и пять грошей?
— Кусты вокруг хозяйкина поля и так приходится обрезать, — буркнул я. — Но за кладку пришлось отдать все десять, с походом нагружена.
В воздухе повисло угрюмое молчание.
— Парень, ты подумай хорошенько, — проговорил Йохан. — Врать-то ты, я думаю, не врёшь…
— Ну.
— До десятки исключительно — добрая порка в верхнем подвале и коленом под зад, — негромко объяснил писарь. — Включительно и после — нижние подвалы.
При этих словах Теодар выпрямился и потянул свои руки из чужих. Право, в тусклом свете и посреди наших простецких физиономий он на миг показался мне…
— Дворянина можно пытать, но не подвергнуть телесному наказанию, как мужика, — произнёс напыщенно. — Не скобли ножиком телячью кожу, Фелиций. Тащите меня на нижний этаж, только до суда воды нагрейте — этот скот в том мне препятствие учинил.
И ткнул острым подбородком в мою сторону.
Вернулся домой я на раннем рассвете — ночь сменилась рыхлой предутренней серостью, туман колыхался на уровне островерхих крыш. Хотел чем ни на то ополоснуться от грязи и покемарить перед работой — но натолкнулся на взгляд Домициаты, весьма похожий на те, в ратуше.
— Миха, ты сильно Теодара зашиб?
Я хотел было сказать, что не о том она беспокоится, но поостерёгся.
— В магистрате был живой и говорил заносчиво и горделиво. А что?
Слово за словом из меня вытянули всё о ночном событии. И чуть погодя прояснили подоплёку дела.
Юнец — ему, кстати, лет пятнадцать от силы, — как мог тщился соответствовать природному званию. Не наниматься, не клянчить, не есть сырояди и держать тело в относительной чистоте. Трудней всего ему было с дровами — кузнецы и прочие работники по металлу сильно подняли цену своим спросом, ни щепки без дела не валялось. Все в городе о Теодаре знали, все терпели его выходки.
— Терпели. Занимались попустительством, так?