Фасолевый лес
Шрифт:
– Когда их срываешь, – вступила в разговор Эдна, – они теряют свой аромат. Не знаю, почему, но он сразу пропадает.
Если цветение цереусов и было знаком чего-то, то, видимо, знаком удачной погоды для путешествия. Утро выдалось облачным и прохладным. Мы опять подняли детей с постели, и Лу Энн с Дуайном Реем на руках проводила нас к Мэтти. Черепашка тоже хотела, чтобы ее несли, но у нас с собой были сумки, и я пообещала ей:
– Мы тут немножко пройдем, а потом можешь спать в машине сколько угодно.
У Эстевана и Эсперансы на двоих был всего
Кое-кто еще пришел проводить Эстевана и Эсперансу, и среди них – та пожилая женщина, которую я видела на верхнем этаже в доме Мэтти, а еще очень молодая девушка с маленькой девочкой, которая могла быть ее дочерью или сестрой, а могла, впрочем, и не быть. Собравшиеся обнимались и целовались, что-то говорили друг другу по-испански. Мэтти проворно сновала вокруг: знакомила людей друг с другом, укладывала наши вещи в багажник и давала мне советы, которые скапливаются сотнями как раз в последнюю минуту.
– По утрам ее придется хорошенько тормошить, – говорила мне Мэтти, и своими затуманенными мозгами я не сразу сообразила, кого надо тормошить. – Она настроена на Аризону. Не знаю, как пойдут у нее дела в Оклахоме.
– С ней будет все в порядке, – сказала я. – Ты же помнишь, я привыкла к машинам со сварливым характером.
– Я знаю, ты справишься, – кивнула Мэтти, но несколько неуверенно.
После того, как мы уселись и, как велела Мэтти, пристегнулись, она наклонилась к моему окну и сунула что-то мне в руку. Это были деньги. Эсперанса и Эстеван через окна на другой стороне что-то медленно диктовали пожилой женщине, которая записывала диктуемое (скорее всего, не адрес) на задней стороне конверта.
– А это еще откуда? – тихо спросила я. – Мы и так справимся.
– Возьми и не рыпайся, девчонка, – пробурчала Мэтти, пожимая мне руку, в которой лежали деньги. – Это – не для тебя, а для них. Бедность – опасный способ начать новую жизнь.
– Ты не ответила на мой вопрос, Мэтти.
– Это – от людей, Тэйлор, и давай больше об этом не будем. Есть герои, которые рискуют, а есть те, кто делает то, на что способен, хотя и остается в тени.
– Мэтти, только не надо опять про тюрьму и героев.
– А я ничего и не сказала про тюрьму.
– Хватит об этом, хорошо? Эстеван и Эсперанса – мои друзья. Да если бы и не были, я не вижу причин им не помочь. Если на человека несется грузовик, я оттолкну его с дороги. Любой человек так поступит. Грустно было бы жить в мире, где на это способны только герои.
Мэтти посмотрела на меня так, как, наверное, посмотрела бы мама.
– Перестань, – попросила я ее. – А то разревусь.
Я включила двигатель, и он завелся с восхитительным урчанием, словно молодая львица, пробудившаяся ото сна.
– Как все-таки хороша жизнь, – проговорила я, – когда машины заводятся сами!
– Запомни: я тебя нанимала, чтобы регулировать колеса, и только для этого, – сказала Мэтти.
– Я знаю.
– Не забывай.
– Не забуду.
Она потянулась и приобняла меня, и я в самом деле заплакала.
– Ну, с Богом, – сказала она. – Берегите себя.
– Осторожнее там, – добавила Лу Энн.
Мэтти и Лу Энн с остальными стояли в лучах утреннего солнца, держа детей на руках, и махали нам на прощанье. Могло бы получиться обычное семейное фото, если бы не стопки автомобильных шин, стоящие фоном. Эсперанса и Черепашка махали им в ответ, пока те не исчезли из виду. Я усиленно моргала, чтобы смахнуть остатки слез и видеть дорогу.
По совету Мэтти мы поехали по одной из боковых улиц и выбрались на шоссе уже за городской чертой.
За городом мы проехали мимо сбитого черного дрозда, который лежал, расплющенный, на разделительной полосе. Порывы ветра от несущихся легковушек и грузовиков то и дело трепали застывшее крыло, и оно жалобно вскидывалось, будто дрозд просил подвезти его куда-то. Инстинктивно мне хотелось нажать на тормоз, но, само собой, не было никакого смысла останавливаться ради мертвой птицы.
14. Святые покровители
Миграционная служба тормознула нас где-то за сотню миль до границы со штатом Нью-Мексико. Мэтти предупреждала, что такое может случиться, и мы со всей тщательностью приготовились. Эстеван и Эсперанса оделись так, чтобы выглядеть максимально по-американски и одновременно не перегнуть палку: на нем были почти новые джинсы и рубашка с аллигатором, принесенные из какой-то церкви на восточной стороне города, прихожане которой жертвовали вещи классом куда выше, чем ассортимент магазина «Для тебя они новые»; Эсперанса надела фиолетовые кюлоты, желтую футболку и солнцезащитные очки в розовой оправе. Она распустила свои длинные волосы, и на большой скорости они обвивали ее плечи и струились из открытого окна, словно символ свободы, которой их хозяйка в своей жизни почти не знала. Эсперанса сидела с Черепашкой на заднем сиденье. Пару раз я спрашивала ее, не дует ли ей из окна, и оба раза она отрицательно мотала головой.
Пограничники тормозили на границе штата каждую машину, идущую по шоссе на восток. Движение перед пропускным пунктом застопорилось, и у нас было время, чтобы хорошенько разнервничаться. Проверка не имела целью кого-нибудь обязательно поймать, это была рутинная процедура, но нам чудилось, что это все из-за нас. Меня буквально колотило. Я, как сказала бы мама, грохотала зубами.
– Там, впереди, есть отличное местечко, Техасский каньон, – сказала я. – Мы его обязательно посмотрим. Там такие пухлые камни, похожие на бегемотов. Нам с Черепашкой очень понравилось.
Я болтала, вполне ясно осознавая, что никто из нас, вполне возможно, не увидит Техасского каньона. А Эстеван и Эсперанса так и вообще могут не увидеть своего следующего дня рождения.
Когда подошла наша очередь, я гордо вскинула голову – за рулем «линкольна» сидят, как правило, люди состоятельные, – и, рывком включив первую скорость, подвела машину к будке из рифленого металла. Молодой офицер, пахнущий лосьоном после бритья, сунул голову в машину.
– Граждане США? – спросил он.