Фатерлянд
Шрифт:
Как и следовало ожидать, после проведенного полицией расследования никаких доказательств существования дьявола не обнаружили. Вскрылось, что всех пятерых жестоко избивали родители. Один из местных жителей рассказал, что видел, как мальчишки мучили собак и кошек. Психологи объяснили, что такое поведение характерно для детей, которые, подвергаясь домашнему насилию, вымещают обиду на слабых жертвах. После прохождения психологического теста мальчишек отправили в специальную школу, откуда они через два года сбежали, добрались до Фукуоки и примкнули к общине Исихары.
Хино спрыгнул со своей койки, протиснулся между стеной и столом, все же задел Татено и, выходя, коротко бросил:
— В сортир.
Комната, что они делили на двоих, ранее использовалась в качестве
Он жил здесь уже три месяца. Первое время они с Хино почти не разговаривали. У Хино было круглое, лишенное всякого выражения лицо Дзидзо[9]. Если он оставался в комнате на весь день, то мог все время провести в своей койке, либо читая, либо выполняя упражнения для укрепления мускулов живота, плеч, рук и спины. Только после того как Татено на пустыре продемонстрировал ему свое искусство владения бумерангом, они стали обмениваться репликами чуть больше, чем до этого. В первую же ночь Татено спросил Хино, любит ли тот читать, на что получил ответ: «Без разницы». Но Татено не обиделся — он не обращал внимания на такие реплики. Тут всем было до лампочки, плохо или хорошо ты социализирован, много или мало ты говоришь, как относишься к новым людям, умеешь ли ты принимать чужую точку зрения, — и Татено это нравилось.
Когда курица согрелась, он отложил половину на отдельную тарелку для Хино, а свою порцию съел с намазанным маргарином хлебом. Вымыв горшочек, он решил сходить в лесной храм к Синохаре. Ему показалось, что на улице довольно тепло, и достаточно будет одной рубашки, хотя, сидя в комнате без окон, трудно быть уверенным в погоде. На всякий случай Татено решил накинуть куртку. Ибо первое, что усваиваешь, живя с бездомными или путешествуя на товарных поездах, — хуже человеческой жестокости только холод. В теплую погоду можно скинуть с себя лишнее, но если нечего надеть при морозе, то и помереть недолго. Прошлой зимой в парке Рёкюти прямо у него на глазах насмерть замерз человек.
Татено надел рюкзак с бумерангами и направился к выходу. Проходя мимо ванной, он едва не столкнулся с Хино. Парень только что умылся и все еще протирал волосы полотенцем. Татено сказал ему, что оставил еду на столе, и тот молча кивнул.
Проходя по коридору, Татено окинул взглядом оштукатуренную дверь в комнату Синохары, расположенную напротив туалета. На двери от руки по-английски, по-японски и по-китайски было выведено: «Эта дверь закрыта постоянно». Комната, в которой спал Синохара, была такой же узкой, как и их с Хино, но в распоряжении Синохары было еще шесть таких же, где он держал свою прыгающую и ползающую живность. Синохара говорил, что эти комнаты просто идеальны для его питомцев — отсутствие окон устраняет риск побега, да и проще следить за температурой и влажностью воздуха. В каждой комнате было достаточно места для двух рядов террариумов, а ниша посредине стены подходила для хранения инвентаря.
Однажды Синохара провел для Татено экскурсию по своим владениям. В одной из комнат было устроено что-то вроде теплицы, сделанной из широких стеклянных панелей. Теплица служила для разведения ядовитых лягушек-древолазов. Тут их было до кучи — от маленьких, что могли поместиться на кончике пальца, до огромных, размером с кулак. Все удивительно красивы — отсвечивали металлическим блеском, словно корпуса «феррари» и «ламборгини». Синохара пояснил, что в неволе эти лягушки теряют свой яд, однако у себя на родине,
— Обычно от них мало шума, — сказал Синохара, — но в брачный период, когда они начинают петь одновременно, это что-то волшебное. Напоминает звон хрустальных колокольчиков.
В другой комнате содержались тараканы. Вырастая, они становились такими длинными и толстыми, что по размерам их можно было сравнить с рукой младенца. Одного взгляда на этих монстров с члененным брюшком, словно разделенным на секции, было достаточно, чтобы вызвать у Татено приступ тошноты. Вид назывался мадагаскарский гигант; крыльев у них не было, и они умели шипеть. Синохара сказал, что такие тараканы стоят приличных денег, а покупают их в качестве корма для араван или других крупных тропических рыб. Но больше всего Татено впечатлили сороконожки. Он таких и не видел ни разу в жизни. Одну, темно-красного цвета, даже с виду очень ядовитую, Синохара представил, как «злобную маленькую присоску». Он объяснил, что, этот вид многоножек, живущих на Гаити, способен прыгать высоко вверх, атакуя все, что шевелится. Потом Татено увидел мокрицу: в свернутом положении эта зараза напоминала теннисный мяч. Раскрываясь, она высовывала наружу панцирные членики темно-коричневого цвета, напоминающие шипы. Татено чуть не задохнулся от отвращения, увидев, как они двигаются, причем каждый щетинился тоненькими подвижными волосками. Синохара же, как ни в чем не бывало, посадил тварь себе на руку и стал нежно шептать ей, словно сюсюкался с новорожденным младенцем:
— Дай-ка мне посмотреть, как ты умеешь сворачиваться в мячик… Славный мальчик! А теперь давай вы-ы-ытянемся…
Татено почувствовал, как каждый волосок на его теле становится дыбом. С тех пор он дал себе зарок никогда больше не переступать порога комнат Синохары.
Жилые комнаты располагались на третьем этаже, и Татено нужно было преодолеть несколько маршей, чтобы выйти наружу. В здании был грузовой лифт, но теперь он не работал. Между вторым и первым этажами Татено столкнулся с Ямадой и Мори, которые возвращались из магазина с пакетами.
— Эй!
Ямада ухмыльнулся, а Мори вообще не издал ни звука, только пялился на чехол с бумерангами. На плечах у обоих были выбиты татуировки, изображавшие, соответственно, Микки и Минни Маусов. Ямада родился в Токио. Когда ему исполнилось двенадцать, его отец потерял работу и перевез семью в отдаленную деревню в регион Тохоку, что на северо-востоке острова Хонсю. Отец давно мечтал стать фермером. Они арендовали крытую соломой ферму в трех километрах от автобусной остановки. До ближайших соседей было еще больше — около четырех километров. До школы — пять, а до магазина — восемь. Отец укрепил на стене свиток, на котором собственноручно вывел: «В знак признания бедности» — и начал работать в поле. Он объявил, что теперь им всем придется жить на тысячу иен в день. Поскольку в тот год инфляция устремилась вверх, чтобы не выйти за рамки предписанного отцом бюджета, семья питалась кукурузными и пшеничными клецками. Рис был не по карману.
Раз в три дня на столе появлялась сушеная рыба или рыбная колбаса; раз в пять дней отец позволял себе стаканчик местного сакэ. Он мечтал сделаться фермером, но не имел никакого понятия о сельском хозяйстве: томаты и огурцы сожрали насекомые, засеянные семена таро выклевала стая ворон. В доме не было никакого отопления, кроме печи на кухне, и зимой было так холодно, что спать приходилось всем вместе, сбившись в кучу и стуча зубами.
Холод и голод лишили тяги к жизни. Они перестали следить за собой, перестали мыться; кухня и задний двор превратились в помойку; выгребная яма грозила излить содержимое наружу. Плохое питание и антисанитария привели к тому, что кожа Ямады покрылась нарывами. Даже малейшая ранка немедленно воспалялась и никак не хотела заживать. Приглядевшись к Ямаде, можно было заметить, что у него приятные черты, хотя он немного напоминал кролика, но из-за нарывов, покрывавших все тело, из-за дешевой, грязной и вонючей одежды, что он носил, в школе над ним издевались.