Фатерлянд
Шрифт:
Подследственный № 6 тем временем получил медицинскую помощь — ему перевязали раздавленный тисками палец. Он был корейцем по происхождению, входил в Чхонрён и занимался изготовлением и продажей поддельных дамских сумочек европейских брендов. Перед ревальвацией северокорейской валюты он провел несколько спекулятивных сделок и теперь обвинялся в уклонении от уплаты налогов. Во время ареста в своей шикарной квартире он назвал имя одного из высокопоставленных членов Трудовой партии и угрожающе спросил, понимают ли корейские полицейские, что с ними будет после его задержания? Так как имя партийного функционера было у всех на слуху, сотрудники спецподразделения заколебались. Но Чхве Хён Ир подошел к нему и без лишних слов ударил в плечо, сломав при этом ключицу. За это Чхве получил выговор от заместителя командующего Ли Ху Чоля, поскольку Специальной полиции, которая работала совместно с полицией
В целом Чхве был согласен с тем, что применение физической силы нужно свести к минимуму, но ему претила сама идея совместной работы с японской полицией. Его дед по материнской линии был убит японцами во время оккупации полуострова. Нет никакого смысла привлекать к операциям полицейских из префектуры, считал он. Лейтенант Пак Мён объяснил ему, что участие местных полицейских страхует силы Экспедиционного корпуса от нападения со стороны Сил самообороны или американских военных. Кроме того, уж коль скоро за проведение арестов отвечают японские власти, то это должно продемонстрировать японской общественности, насколько серьезно силы ЭКК относятся к установлению «взаимовыгодных отношений».
Чхве пришлось извиниться перед командующим за применение силы, но в глубине души он все равно был недоволен такой политикой. После того как Фукуока фактически сдалась им, местную полицию следовало распустить, а самих полицейских подвергнуть репрессиям. Его бабушка часто рассказывала о событиях 15 августа сорок пятого года. Первое, что сделали освобожденные патриоты Кореи, — напали на полицейские участки и начали убивать японских офицеров. Местное отделение штурмовала вся деревня, вооружившись сельскохозяйственными орудиями и распевая революционные песни. Полицейских рассматривали как агентов империализма и угнетателей народных масс. Чхве с самого детства говорили, что японские полицейские еще хуже, чем южные корейцы, представители марионеточного режима, и американцы, которые ими управляли. Полиция для него символизировала Японию. И теперь он вынужден сотрудничать с ними!
Убедившись, что допросы идут своим чередом, Чхве поднялся по аварийной лестнице. Через двадцать минут, в тринадцать ноль-ноль, он должен был возглавить очередной рейд Корпуса. Снизу, из административного центра, донесся чей-то вопль. «Дурак, — подумал Чхве. — Чего орать? Крик все равно не облегчит боль». Он вспомнил первые тренировки по кёксульдо в свою бытность рекрутом в Девятьсот седьмом батальоне. Новобранцы постоянно стонали и скулили после упражнений с наполненными бобами ведрами, но его собственный путь заключался в том, чтобы молча выносить испытания. В конечном счете страдание должно превратиться в силу.
Чхве родился в деревне неподалеку от города Чхунчхон в провинции Канвондо. Родители выращивали овощи на участке, что выходил прямо на море. Дед по отцовской линии был героем Освободительной войны и служил в части противовоздушной обороны столицы. Родители состояли на хорошем счету, вследствие чего партия предоставила им дом, в котором во время оккупации жили японские военные. Это было единственное строение во всей деревне с черепичной крышей.
Ниже по реке, за околицей деревни, в месте, куда едва попадали солнечные лучи, был устроено поселение для «нежелательных». Их было человек триста, и все они жили в бараках, крытых жестью. Воняло оттуда хуже, чем из зверинца. «Нежелательным» полагался самый мизерный продовольственный паек, а о каком-либо медицинском обслуживании не было даже и речи. И дети, и взрослые, почти голые, сидели, подпирая стены своих темных жилищ без дверей, и молча смотрели на улицу. Выглядели они робкими и анемичными, но едва ли какое преступление совершалось без их участия. Однажды — Чхве тогда только исполнилось двенадцать лет — они украли телефонный кабель. Один из воров, опасаясь, что Чхве доложит об этом властям, ударил его по голове каким-то тяжелым предметом, едва не убив. Через некоторое время преступника и его брата поймали и расстреляли на городской площади. Чхве присутствовал на экзекуции и нашел действо весьма волнующим. Стреляли с близкого расстояния, и выпущенные пули тут же разнесли на куски головы осужденных. Чхве искренне поразился контрасту силы металлических пуль и мягкости человеческого тела. Как только рассеялся дым, руководивший казнью офицер приказал собравшимся забросать трупы камнями. Многие отступили при виде расколотых пулями голов, но Чхве нетерпеливо шагнул вперед. Он бросил камень размером с кулак в одного из расстрелянных и подивился
Чхве окончил школу и поступил на военную службу. Он оказался настолько одаренным, что его определили в Девятьсот седьмой батальон. В шестнадцать лет он имел рост метр восемьдесят и прекрасно владел приемами тхэквондо, которым обучил его отец. Начальная военная подготовка далась ему сравнительно легко, поскольку в школе он занимался плаванием и был в хорошей форме. И родители, и партия учили его, что боль — это благо, что ее не следует избегать, а наоборот, желать скорейшего ее наступления. После первых упражнений по кёксульдо с его пальцев слезли ногти, и даже легкое дуновение заставляло вздрагивать от боли. Когда сняли бинты, он едва не упал в обморок. Но через некоторое время, словно по волшебству, боль пошла на убыль. После того как его направили в Университет имени Ким Чен Ира для обучения японскому языку и диверсионной деятельности, врач сказал Чхве, что в случае многократных повреждений одной и той же части тела организм начинает блокировать болевые импульсы.
В Народной армии учили, что в случае, когда в твой окоп влетает вражеская граната, первым делом солдат должен схватить ее и отбросить в сторону противника или в дренажный ров. Но если времени на это не остается, то оказавшийся ближе всех солдат обязан накрыть гранату своим телом для того, чтобы свести к минимуму потери личного состава, — в курс молодого бойца входили и такие упражнения на учебных болванках. Чхве не раз слышал истории о командирах взводов, которые во время конфликта с Южной Кореей закрывали своими телами солдат, действуя, как живой щит. В нагрудный карман униформы зашивался пакет с порохом. Для активации запала нужно было оттянуть клапан кармана — взрыв пороха гарантировал мгновенную смерть. Во время операции в заливе Кёнги все бойцы были снабжены такими устройствами; и теперь несколько офицеров ЭКК тоже вшили себе в карманы взрывпакеты. Для Чхве это означало все то же — в момент смерти боль должна была превратиться в силу.
Чхве направился к лейтенанту Чану По Су во временный командный центр. Ему был нужен список преступников, следственные материалы и ордера на арест. Помещения центра были сизыми от табачного дыма. Большинство из подчиненных полковника Хана являлись заядлыми курильщиками. Чхве вспомнил, что скоро в лагерь должны подвезти табачное довольствие. В Республике практически ни один мужчина не представлял себе жизни без табака. В провинции сигареты даже служили своеобразной валютой. С момента начала операции прошло два дня, но Корпус уже успел открыть счета в нескольких городских банках — не без помощи местных чиновников — от имени филантропических организаций и подставных фирм. Акции и облигации пяти задержанных Специальной полицией, которые согласились на конфискацию своего имущества, были конвертированы в ликвидные средства на сумму семьсот миллионов иен. Днем ранее сумму перевели в денежный эквивалент. Задача по переходу конфискованного имущества в собственность Экспедиционного корпуса Корё была поручена На Че Чону, опыт которого в части управления секретными фондами в зарубежных финансово-кредитных учреждениях оказался как нельзя кстати. Конфискованные активы перенаправлялись в иностранные банки, где конвертировались в ценные бумаги, затем переводились в другие банки, обналичивались и возвращались уже в виде «живых» денег.
Одной из первых закупок на вырученные деньги стало приобретение партии сигарет «Севен Старз». Когда шла разгрузка ящиков, из толпы бойцов ЭКК раздались радостные вопли, причем восторг выражали даже женщины, которые не курили. В Республике японские сигареты считались роскошью. Во всем Корпусе вряд ли нашелся хотя бы один человек, который когда-либо курил настоящие «Севен Старз». Конечно, в корейских городах можно было найти китайские подделки, но в провинции даже они были жутким дефицитом. Кроме того, один блок стоил столько, сколько человек зарабатывал за полгода. Заметив Чхве, Чан бросил ему блок, словно собаке кость.
— Я не смогу заплатить! — крикнул ему Чхве.
Чан подал ему зажженную сигарету и со смехом сказал:
— Ну, тогда будешь должен!
Солдаты ЭКК теперь получали жалованье в японских иенах, размер которого зависел от звания. Еда, обмундирование, материалы для изучения языка, ноутбуки и канцелярские принадлежности выдавались бесплатно. Алкоголь был запрещен за исключением особых случаев. Кроме того, солдатам не позволялось покидать захваченный район и посещать магазины, где продавались потребительские товары. Поэтому почти единственным, на что можно было тратить деньги, оставались сигареты. Понятное дело, некурящие женщины были в выигрыше.