Фатерлянд
Шрифт:
В одном углу банкетного зала, служившего временным помещением штаба, Чхве услышал японскую речь. Служащие-японцы, одетые в костюмы серого или темно-синего цветов, занимались телефонными переговорами, просматривали или печатали документы. Это были работники мэрии, откомандированные их руководством. Восемь человек, включая одну женщину, прибыли в штаб два дня назад. В их задачу входила организация транспортного обслуживания, ведение переговоров с банковскими учреждениями, приобретение продуктов, сигарет, одежды и товаров медицинского назначения. Также японцы были обязаны обеспечить бесперебойную поставку топлива для нужд Экспедиционного корпуса и полицейских сил. Как работники, японцы оказались на удивление эффективными, способными решать вопросы коллективно. Они договорились с поставщиками о скидке на сигареты и нашли
В отношениях с командованием Корпуса японцы проявили себя честными и надежными сотрудниками. В настоящий момент один из них разговаривал по телефону с представителем компании по вывозу отходов.
— Это совершенно безопасно! — говорил в трубку служащий на местном диалекте. — Рядом со мной сейчас находятся представители Корпуса Корё, и я могу вам гарантировать, что оплата ваших услуг будет произведена своевременно и в полном объеме.
Помимо прочего, японские чиновники оказывали бесценную помощь в выявлении преступного элемента в городе, используя свои должностные полномочия и личные связи для определения недобросовестных граждан, укрывающих неправедно полученные средства. Некоторые из чиновников утверждали, что строительство жилья для прибывающих ста двадцати тысяч корейцев послужит хорошим стимулом для экономического развития, а направление изъятых средств на оплату труда рабочих будет отличным способом легализации «грязных» денег.
Но отчего японцы так легко пошли на сотрудничество с оккупационными силами? Во время завтрака этот вопрос стал главной темой разговора. Чан высказал предположение, что такое поведение является неотъемлемой чертой их национального характера. Чхве, со своей стороны, опасался, что полная покорность воле северных корейцев не более чем уловка, чтобы усыпить их бдительность, а после взяться за оружие. Чо Су Ём говорил, что поведение японцев не является какой-либо национальной особенностью — почти все заложники рано или поздно начинают проявлять лояльность к захватившим их террористам. Он привел пример, когда во время ограбления банка заложницы буквально влюбились в налетчиков и впоследствии даже хотели выйти за них замуж. И в данном случае, говорил Чо, мы наблюдаем явление того же порядка. Когда человека ставят в экстремальные условия, он подсознательно проникается неким пиететом по отношению к своему мучителю.
— Ну а солдаты? — поинтересовался Чан.
— Солдат — совсем другое дело. У них есть устав и приказы офицеров.
Чхве до сих пор не случалось присутствовать на такой дискуссии. Он ел рисовые колобки с консервированными сардинами и ощущал себя довольно странно. Его лицо покрыл румянец, сердце билось чаще обычного, однако он не чувствовал беспокойства. Скорее, ощущение походило на то, когда смотришь на новорожденного младенца.
— Я сейчас рассмеюсь, — откровенно признался Чхве сидящим с ним за столом.
— Что, воздух свободы подействовал? — улыбнулся Чо.
— В Республике мы не могли бы так спокойно обсуждать такие вещи, верно?
Дома были в ходу разговоры, в которых превозносились руководители страны и лично Великий Руководитель. А вот ведение свободных дискуссий не допускалось — из-за единственного слова можно было погубить и себя, и своих близких.
— Воздух свободы? — почесал голову Чхве. — Не знаю. Я еще не понял…
Чо и Чан рассмеялись и сказали, что сами еще не поняли.
— Сегодня займешься вот этим человеком, — сказал Чан, протягивая пакет документов, где были указаны имя, адрес, место работы и приложена фотография подозреваемого. Кроме того, к делу были приколоты карта района и ордер на арест.
Арестовать следовало Куцуту Синзаку, бывшего депутата собрания префектуры. Куцуте было шестьдесят лет, он жил в престижном доме и владел сетью магазинов, торговавших снаряжением для туризма и рыбалки. Однако доход ему приносил совсем другой бизнес — торговля наркотиками,
Чхве проинформировали, что дома Куцуты нет — он отправился в ресторан «Ханазоно» — «Цветочный Сад», — который располагался в парке Охори. На втором этаже там были отдельные кабинеты, носившие названия различных цветов, и в одном из них — в «Анютиных глазках» — Куцута будет дожидаться полицейских. Видимо, бывший депутат опасался, что его девяностолетняя мать может умереть от инфаркта, если увидит в своем доме полицию. Идентификационный номер Куцуты был проверен, и выяснилось, что у него действительно есть больная престарелая мать, живущая в одной квартире с сыном. Ресторан же находился всего в паре минут ходьбы от дома.
— Мать… — пробормотал Чхве себе под нос.
Он уже принял решение арестовать Куцуту в ресторане, хотя этот вариант не вполне его устраивал — Чхве не любил неожиданностей. Но, узнав о тяжелом состоянии матери Куцуты, он не мог поступить иначе. Чан и Чо были полностью с ним согласны. В Республике для каждого мужчины мать являлась важнейшим человеком в жизни, и любое пренебрежение ею заслуживало всеобщего презрения.
Выходя из отеля, Чхве посмотрел на небо. Рано утром шел небольшой дождик, но теперь облака исчезли, и воздух был наполнен свежестью. Кратчайший путь от гостиницы до лагеря проходил от центрального выхода через широкую четырехполосную дорогу. Поскольку на захваченную территорию автомобили из города не заезжали, дорога была такой же пустынной, как улицы в ночном Пхеньяне. Чхве понимал, что опасность получить пулю от японского снайпера была минимальна, но все же перспектива идти по открытому пространству была не из приятных.
Обходя громаду стадиона, Чхве хорошо различал ровные ряды зеленых палаток, между которыми были вырыты дренажные канавы. Издали лагерь напоминал узор на одежде или тщательно прорисованную схему электрической сети. Палатки располагались подковой, внутри которой был большой павильон — командный центр лагеря, рядом с ним была оборудована площадка для общих собраний и построений, а чуть дальше — кантина с кухонными плитами и местами приема ищи, где свободные солдаты могли пообщаться друг с другом. У подножия лестницы, что вела от стадиона, дежурил часовой. На самом стадионе находились еще двенадцать человек, и несколько вооруженных людей занимали стратегически важные точки у торгового центра. Невероятно, чтобы всего девять коммандос могли захватить такую огромную площадь, но вид поднимавшихся к небу дымков из разных мест, наглядно свидетельствовал о свершившемся факте.
Участок земли, где разбили лагерь, прежде был парком. Там даже продолжали действовать питьевые фонтанчики — воду не отключали, так как трубопроводом пользовались отель, медицинский центр и стадион. Нельзя сказать, что местная вода была хороша на вкус, но зато ее не нужно было кипятить. Для Чхве чистая вода была решительным доказательством экономической мощи страны. Когда-то речка в его родной деревне изобиловала сомами, угрями и кожистыми черепахами. Вода была настолько прозрачна, что Чхве без труда различал водоросли на дне, а на вкус она была сладка, как нектар. Но потом — Чхве как раз оканчивал школу — в среднем течении реки построили цинковый завод. Через некоторое время в связи с экономическим крахом, нехваткой электроэнергии и отсутствием запасных частей для изношенной техники в реку попали токсичные сбросы. Появились жуткого вида рыбы-уроды и безголовые угри. Однако люди, жившие ниже по течению, продолжали есть рыбу и пить воду, и, как следствие, в окрестных деревнях стали рождаться горбатые, скрюченные дети. Жуткие болезни косили всех подряд. Вернувшись домой, Чхве наслушался от плачущей матери рассказов об ужасном конце несчастных — как от боли искажались лица, как на губах выступала пена, а изо рта вылетали воющие, леденящие душу звуки.