Фатум. Том второй. Кровь на шпорах
Шрифт:
– Ну взять хоть Хосе Прищепку. Он ко всякой твари разумение имеет… Его даже ослы слушаются - просто лошадиный бог. Я, конечно, не знаю ваших дел и предпочитаю не знать их, сеньор, но хочу предостеречь вас… Не в лучшее время вы приехали, ой, не в лучшее… - толстяк покачал головой и зевнул.- Вот было бы лучше…
– Будет лучше, если ты ответишь на мой вопрос, плут!
– усы Диего недобро дрогнули.- Я и так в своем теле таскаю немало свинца, дьявольски устал, а ты мне морочишь голову!
– Простите, сеньор. Я не хотел. У вас от меня, похоже, нос чешется?
– Ты
– Понял!
– Початок проворно царапнул свой сизый баклажан.- Один лишь вопрос… А далеко ли собралась катить ваша милость?
Рукой в перчатке испанец взял торгаша за двойной подбородок.
– Смотри мне в глаза. Веди себя тихо и смирно… Малейшая блажь - и мои люди… Ты понял?
– Да, мой сеньор,- просипел Муньос, робко пытаясь высвободить подбородок из замшевых тисков.
– Вот посмотри,- де Уэльва ткнул в пожелтевшую карту.- Сюда.
Початок присвистнул, покачав головой.
– Ну и ну! Это что ж получается… в саму Калифорнию, что ли?
Дон кивнул.
Муньос поскреб смоляную щетину. В мясистом ухе у него ярко блеснул кастельяно на короткой золотой це-почке.
– А ведь, пожалуй, это дельце будет не по плечу Хосе: старый хрыч по дороге, как пить дать, протянет копыта. Вот если Ансельмо Гусак возьмется…
– Смотри, хитрюга,- майор пригвоздил взглядом толстяка.- Этот человек должен быть честный католик.
– Хм, тогда Фарсало Плюшевый из Тласкалы. В меру смелый и надежный…
– Не пьяница?.. Клянусь честью, обижен никто не будет. Обещаю платить по два пиастра 12 в неделю.
Антонио от этих слов едва не поперхнулся. Нос покрылся потом волнения, щека нервно дернулась. «Два пиастра, ведь это же… Это, считай, что шестнадцать реалов… сто сорок четыре кондорина… двести сенсов!»
– Изволите шутить, ваша милость?
– сказал Муньос и испугался. Четыре пары глаз дырявили его лицо.
12
Пиастр - старинная испанская серебряная монета. Один пиастр равен восьми реалам, ста сенсам или пяти русским серебряным рублям.
– Запомни, мерзавец!
– дон говорил спокойно, но в каждом слове ощущался гнев.- Есть две вещи, по поводу которых дворянин никогда не шутит: честь и месть. Сейчас у меня нет времени, а жаль… Я б занялся твоим воспитанием. Ну, как насчет двух пиастров в неделю?..
– Храни вас Господь! Вы еще спрашиваете! Да за такие сокровища вы, сударь, можете купить всю эту шайку с потрохами и всем ее барахлом.
– О нет, милейший,- Диего весело рассмеялся.- Людей у меня и своих, как видишь, хватает. Мне нужен только один человек, и, я надеюсь, ты уже понял, какой?
– Чума на мою голову! Простите мой болтливый язык, но то, что вы задумали, пахнет могилой!
– Брось пугать,- встрял в разговор Мигель.- У нас в Андалузии на каждом перекрестке ножи и пистолеты… Но все уже давно привыкли к этому и, право, не обращают внимания на бандитов. Разве что когда ссудят им, как нищим,
– И всё же, я думаю, вам будет нелегко найти такого козла. Кому охота совать свою башку в пекло, нынче ведь всюду кровь. Туда только нырни - ого-го… не вынырнешь! Не-ет, сеньоры, клянусь своим домом, никто не отправится с вами за всё золото мира.
– Черт возьми!
– андалузец хрустнул новой сигарой.-Скажи, могу ли я надеяться, что мы найдем туда дорогу одни?
– Одни?
– мексиканец выпятил нижнюю губу и хмыкнул.- Одни - никогда.
– Вот как?
– Но с моей помощью, возможно, сеньор. Только знающий старожил сможет помочь вам обойти все ловушки. И этот человек - я. Едва увидев вас, я сказал себе: Антонио, рядом с этим господином не страшно и встретить дьявола! Вы не найдете более честного и преданного слугу, сеньор.
– Но и такого же болтуна! Мне нужен стоящий проводник-возница, а не вздорный индюк.
– О, Святая Магдалина!
– Початок позеленел от злости, ломая пальцы.- Вы слишком давите на меня. Клянусь громом, я рассержусь, и тогда…
– Вот такой ты мне нужен будешь в пути.
– Так значит… - Антонио вспыхнул радостью,- мы можем пожать руки?
– Руки мы пожмем позже. Если всё будет в порядке. И вот еще, чуть не забыл. Ты умеешь готовить, чтоб мы не протянули с голоду ноги?
– Опять обижаете, сеньор! Спросите Сан-Мартин…
– Смотри,- де Уэльва похлопал Початка по мясистой щеке.- Бывшего стряпчего, что морил нас похлебкой из скорпионов от Веракруса до Мехико, я повесил на гвоздь перед въездом в город… - Он подмигнул ошалевшему трактирщику и весело добавил: - А теперь возьми задаток.
– Нет! Деньги я не возьму. Моя совесть не продается,- Антонио надул щеки.- Она сдается только на время. Ну, давайте обещанные пиастры, сеньор, считайте, что вы уговорили Муньоса.
Разговор за столом оборвался… Четыре жареных, с румяной дымящейся корочкой каплуна в томатном соусе при чесночной подливе опустились на стол; бутылки черного вина замерли вкруг них часовыми… Но не это заняло внимание путников, а та, кто принесла это королевское кушанье. Им всем улыбалась Терези. Де Уэльва куснул ус. Грудь прекрасной дикарки сводила с ума. Чуть прикрытая лифом скромного платья, она покоилась в корсете, как два темномедовых плода в роге изобилия.
Глава 4
В трех лигах от Мехико, много западнее последней городской заставы пылили двадцать монахов-иезуитов, все при оружии, верхами. Возглавлял их брат Лоренсо, в серд-це которого был вырубленный молитвой гранитный крест великой миссии братства. Ему не ведома была палитра эмоций, он не знал ни жалости, ни милосердия. В нем жила одна-единственная идея: справедливость - удел Господа Бога. Он знает, кому давать свое благословение. И душа его, как рьяно веровал Лоренсо, была дарована Всевышним Ордену Иисуса, в священное братство которого он входил вот уже тридцать лет. «Иезуиты, появившись однажды, остаются навсегда»,- было для него так же незыблемо, как тысячелетний восход небесного светила. «Орден бессмертен, ибо бессмертен».