Фавор или Бабушкин Внук (сборник)
Шрифт:
А может... Может, в такой ее манере расставаться была скрыта большая человеческая правда? Ведь никогда не знаешь, что произойдет завтра, сегодня, через минуту...
– Да, брат, работа у меня такая, что приходится ходить лабиринтами, – Томас вытащил из кармана связку ключей. – Прошу, мистер. Сумку свою забрось в багажник, а сам садись на переднее сиденье. Теперь задавай мне поменьше вопросов, сейчас все сам поймешь.
Сев за руль машины, Томас достал свой мобильник:
– Менахем? Все, как обычно? Бэсэдер, буду
Вж-ж-жих! – завелся мотор.
ххх
...В некоторых местах Хайфа отдаленно напоминает старый Вильнюс. Также Хайфа чем-то похожа и на район Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке, где на тихих улочках еще витает старинная печаль уходящих веков…
Но к делу это сейчас никакого отношения не имело. Во всяком случае, к тому делу, которым занимался Томас и – невольно – сидящий рядом с ним мистер Натан из Нью-Йорка, как представлял его Том своим «клиентам».
Его машина носилась по улицам Хайфы. Томас сейчас был предельно сосредоточенным и серьезным. С Натаном почти не разговаривал. Принимал телефонные звонки и сам кому-то звонил. По окончании разговора часто извергал самую грязную ругань в адрес каких-то Бень, Сар, Мойш. Не переставая, смотрел во все зеркала заднего вида, нет ли за ним чего подозрительного.
Остановившись на «точке», открывал боковое стекло, и в салон всовывался какой-то тип. Сначала недоуменно смотрел на Натана, мол, кто этот пассажир?
– Все бэсэдер, не переживай. Это мой друг, мистер Натан из Штатов. Он там торгует коксом. Привез мне немного, на пробу. Без примесей, кошерный. Хочешь взять? – рука Тома ныряла под сиденье, где была спрятана небольшая упаковка.
– Сколько ты хочешь за грамм?
Клиент передавал Томасу свернутую купюру и брал из его рук крохотные целлофановые пакетики. Все это – разговор, передача денег и наркотиков – занимало не более минуты.
Неподалеку от банка «Леуми» к ним подошли два молодых хасида. Один из них, просунув через окно голову, не снимая шляпы, передал Тому деньги. Говорил он на какой-то чудовищной смеси иврита и русского.
Потом в их машину на заднее сиденье лихо запрыгнула красотка в облегающем джинсовом костюме:
– Шалом. Я затрахалась тебя ждать. Если будешь опаздывать, уйду к другому. Понял?
– Извини. Встречал в аэропорту друга, из Нью-Йорка. Он, кстати, привез мне немножко кокса. Хочешь попробовать? Их, американский, с нашим не сравнить, наш просто говно. Нет, в долг я не даю, у меня железное правило. Но для тебя, так и быть, сделаю исключение, – Томас передал девушке пакетики. – Да, скажи Хаиму, что у него будут большие проблемы, если не вернет мне пять тысяч.
Девушка вышла и, как ни в чем не бывало, размахивая сумочкой, пошла по улице.
– Лерва*, – промолвил Том, глядя ей вслед.
(*Лерва – по-литовски гулящая
Натан сидел молча. Признаться, к такому он не был готов. Том – наркоторговец! Влез в такую грязь! Еще и использует их давнюю дружбу в коммерческих интересах.
Смущали и проезжающие мимо полицейские машины. Натану то и дело казалось, что сейчас их остановят, потребуют выйти, устроят обыск. Наденут наручники. А потом доказывай в участке, кто есть кто.
Грустно. Ни черта не осталось от их дружбы. Какие-то детские воспоминания, дурачества юности. Слабенькие запахи, источаемые уже опавшей листвой. Впрочем, еще там, в Вильнюсе, когда им перевалило за двадцать, уже было видно, что они с Томом – слишком разные люди и дороги их начали расходиться…
Потом Натан подружился с Эдикасом Басийокасом. Вместе учились в универе. Эдикас – родом с хутора под Паневежисом. Самородок, он виртуозно соединял фольклор и модерн в своих стихах. Литовский язык, не слишком мелодичный и гибкий для поэзии, во всяком случае, менее мелодичный, чем русский или английский, в стихах Эдикаса раскрывался в таком неповторимом звучании, с такими обертонами!
Перед глазами Натана возник фонтан, неподалеку от старого Вильнюсского кукольного театра. Еще было холодно, весна только началась, и фонтан был выключен. Вдвоем с Эдикасом – студенты первого курса – они сидели на гранитном холодном бортике. Спешили куда-то прохожие, на кольцевой разворачивались троллейбусы. Эдикас, в меховой шапке, сдвинутой на самую макушку, читал свои стихи, говорил о призвании поэта, что призвание это от Бога, не от людей...
Эдькаc, хэй! Как ты там, в свободной Вильне? Как твой литературный журнал?..
ххх
– Ты не боишься этим заниматься? – спросил Натан, все сильнее мучимый какими-то плохими предчувствиями. Может, не ехать ни в какой Эйлат? Попросить Тома, чтоб подбросил его к автобусной остановке, и вернуться обратно в Афулу?
Их машина стояла на тенистой улице, и они ждали последнего «клиента».
Томас пересчитывал деньги:
– Полиция теперь занята безопасностью, до нас у нее руки не доходят.
– А конкуренты?
– Эти опасны. Сейчас все хотят влезть на русский рынок, даже арабы, – он засунул толстую пачку денег в карман. – Ну где же этот лох? Сколько его можно ждать? А-а?!..
Все произошедшее потом длилось секунды, но в восприятии Натана растянулось до бесконечности. А событие и вправду относилось к разряду вневременных, тех, которые длятся мгновения, а изменяют жизнь навсегда.
Завизжали тормоза, и в двух шагах, перекрыв им дорогу, остановилась серая «Субару». Натан не успел повернуть голову, чтоб посмотреть, куда вдруг провалился Томас. Застыв, как истукан, глядел перед собой неморгающими глазами.