Федеративные идеи в политической теории русского народничества

Хайтин Фэй

Наконец, и нам, и французам бросается в глаза отсутствие всяких риз и облачений, всей оперной обстановки правительства. Президент кантона, президент Федерального собрания, статс-секретари (то есть министры), федеральные полковники ходят, как все простые смертные, в кафе, обедают за общим столом, рассуждают о делах, спорят с работниками, спорят при них между собой и все это запивают вместе с другими иворнским вином да киршем» [120] .

Герцен рассматривал политическую жизнь Швейцарии с точки зрения взаимоотношений государства и личности. Во Франции, по его наблюдениям, энергия общественных деятелей, пропагандистские кампании, революционные движения и разного рода начинания гаснут из-за безразличия народа, обыватели «ничего не знают и вовсе не интересуются» политическими делами. Но если человек захочет принять участие в политической жизни, ему уж точно не избежать «риз и облачений, всей оперной обстановки правительства».

А вот в небольших швейцарских кантонах глава правительства непосредственно общается с населением, может услышать мнение каждого, люди получают информацию прямо от руководителя кантона. Когда же встает проблема, затрагивающая федерацию в целом, то «где-нибудь на федеральном тире собираются стрелки разных кантонов» и обсуждают ее, «гордые своей особенностью и своим единством» [121] . Герцен считал такой порядок практически идеальным для государства: масштаб небольшого по территории административного района удобен для прямого общения между представителями администрации и народа, в общем парламенте и законодательном органе обеспечено представительство от всех районов. Самобытность областей при этом сохраняется, а политика целого определяется в конечном итоге всеми жителями страны.

120

Там же. С. 99.

121

Там же.

Наблюдая швейцарский федерализм, Герцен задумывался и о своей стране. В августе 1849 г. он написал статью «Россия», в которой изложил взгляд на проблемы российской государственности. Однако в этой работе нет никаких упоминаний о славянской федерации – ключевой идее всей последующей жизни Герцена. Эта идея впервые была высказана им в последнем предложении ноябрьского (1849 г.) «Письма русского к Маццини», где о будущей России заявлено как о «славянской федерации, демократической и социальной».

Что же произошло за три месяца 1849 г., что изменило направление мысли Герцена? Существует ли связь между его ранним увлечением идеями французских федералистов, швейцарскими наблюдениями и теорией славянской федерации?

Славянская федерация в представлениях А. И. Герцена в конце 1840-х – начале 1850-х гг

По мнению Б. А. Прокудина, причиной указанного поворота Герцена стало его резкое разочарование в западном политическом устройстве: «Связанный симпатиями юности с кружком западников, Герцен в 40-е годы XIX века, при всем уважении к особенностям развития отдельных народов и их „правам на самоопределение", исповедовал представление о „великом единстве развития рода человеческого". Разочарование в перспективах буржуазной демократии, пережитое в 1848–1849 годах, и растущая эстетическая брезгливость по отношению к западному мещанству и либерализму заставили Герцена обратить внимание на русского мужика и русскую сельскую общину» [122] .

122

Прокудин Б. А. Указ. соч. С. 313.

В конце 1840-х – начале 1850-х гг. Герцен стал пристально изучать общинное устройство в различных его аспектах. Симптоматично сравнение двух отрывков из его работ этого периода.

«Россия» (1849): «Действительно, до сих пор русский народ совершенно не занимался вопросом о правительстве; вера его была верой ребенка, покорность его – совершенно пассивной. Он сохранил лишь одну крепость, оставшуюся неприступной в веках, – свою земельную общину, и в силу этого он находится ближе к социальной революции, чем к революции политической» [123] .

123

Герцен А. И. Россия. С. 220.

«Старый мир и Россия. Письма к В. Линтону» (1854): «Славянские народы не любят ни идею государства, ни идею централизации. Они любят жить в разъединенных общинах, которые им хотелось бы уберечь от всякого правительственного вмешательства. Они ненавидят солдатчину, они ненавидят полицию. Федерация для славян была бы, быть может, наиболее национальной формой» [124] .

В последней цитате можно заметить три существенно новых момента. Во-первых, субъект здесь обозначен уже как «славянские народы». Во-вторых, для всех них основой социальной организации является община. В-третьих, федерация в качестве политического устройства является «наиболее национальной формой», причем понятия общины и федерации появляются в тексте уже вместе. Это не противоречит мысли из первой цитаты, что в будущей революции можно выделить два аспекта – социальный и политический, –

причем социальный аспект ближе и понятнее народу и потому проще может быть осуществлен, чем идея политической революции, тем более что будущая федерация все равно должна быть основана именно на общинном устройстве.

124

Он же. Старый мир и Россия. Письма к В. Линтону. С. 185.

Различие этих отрывков неслучайно – в них отражены разные этапы формирования у Герцена идеи славянской федерации. Чтобы проследить динамику этих этапов, можно подсчитать частоту использования им слов с корнем «славян», а также слов «община» и «федерация».

Что касается корня «славян», то частота его употребления всегда была на высоком уровне. Слова «община», «общинный» встречаются в полемике со славянофилами и переписке с А. фон Гакстгаузеном в начале 1840-х гг., но еще не очень регулярно. Заметно больше их становится в конце 1840-х: слово «община» появляется шесть раз в текстах 1829–1841 гг. и всего 15 раз в дневнике 1842–1845 гг., зато в статье «Россия» 1849 г. – 74 раза, в очерке «О развитии революционных идей в России» 1850–1851 гг. – 103 раза. Частота употребления слов «федерализм» и «федерация» растет начиная с 1846 г., но в произведениях до 1849 г. эти слова не используются для описания новой политической формы: интерес Герцена пока обращен в основном на изучение теории и практики федерализма в Западной Европе («Письма из Франции и Италии», пятая часть «Былого и дум»).

Таким образом, несложные подсчеты подтверждают, что первыми обратили на себя внимание Герцена общие проблемы славянских народов, позже его интерес переключился на изучение общины, и только позднее он начал употреблять словосочетание «славянская федерация». Можно предположить, что изучение славянских проблем породило у Герцена интерес к общине, а она, в свою очередь, привела его к идее славянской федерации.

Не исключено также, что Герцен мог слышать о более ранних проектах славянской федерации, в том числе общаясь с Бакуниным в Париже, – он ведь сам впоследствии вспоминал, что «мысль о славянской федерации уже зарождалась в революционных планах Пестеля и Муравьева» [125] . Тем не менее он не употреблял этого словосочетания в текстах ранее конца 1849 г.

125

Он же. Русский народ и социализм. Письмо к И. Мишле. С. 314.

В работах Герцена указанного периода прослеживается и еще одна примечательная тенденция. Так, в работе 1849 г. «Россия» о федерализме говорится при рассмотрении возможных путей исторического развития России: «Роковой характер эпохи, последовавшей за царствованием Петра, обнаружился лишь тогда, когда московские цари осуществили свою централизацию; ибо ее значительность заключалась лишь в том, что она составила из разрозненных частей княжеского федерализма, из людей одной расы, связанных узами крови, одно могучее целое; идти, однако, далее она не могла, ибо, в сущности, она не знала точно, почему и с какой целью она объединяла эти разобщенные части. Именно в этом и проявилась вся ничтожность внутренней идеи московского периода: он сам не знал, куда приведет его политическая централизация».

В предыдущем абзаце той же работы мысль выражена еще яснее: «В этом непреклонном меньшинстве можно распознать гордое вето польских магнатов. Княжеская власть, при наличии судилищ, составленных из выборных судей, творивших правосудие устно и, по внутреннему убеждению, перед лицом свободных сходов в городах, и к тому же лишенная постоянной армии, не могла укрепляться; это станет особенно понятным, если не упускать из виду, насколько ограничены жизненные потребности у народа, целиком занятого земледелием. Московская централизация положила конец этому порядку вещей; Москва явилась для России первым Петербургом. Московские великие князья, отбросив этот титул, чтобы принять титул царя всея Руси, стремились к совсем иного рода власти, чем та, которой пользовались их предшественники» [126] .

126

Он же. Россия. С. 208, 207.

Здесь термин «княжеский федерализм» снова использован в негативном смысле, будучи противопоставленным монархическому стремлению к централизации времен собирания земель московскими князьями. Однако в описании его устройства можно разглядеть как влияние идей французских федералистов, так и элементы будущей идеи славянской федерации – как некогда существовавшей, но исторически утраченной возможности устройства русской государственности. Здесь Герцен целенаправленно стремится показать, что федерализм укоренен в истории России и некогда был основной формой ее политического устройства, сойдя со сцены лишь после образования Московского царства.