Федор Алексеевич
Шрифт:
— Хы-хы, когда гроб-то с крыльца несли, боярин-то Одоевский споткнулся да растянулся на ступеньках-то. Гы-гы-гы.
Все переглянулись: что, мол, взять с глупенького, мал ещё, всего десять годков. Но Софья Алексеевна оборвала весельчака строго:
— А ну-ка перестань, дурак.
Иван испугался, притих, но ухмылку с лица так и не мог согнать, из похорон ему больше запомнилось падение на крыльце старого боярина.
— Надо что-то с нарышкинским гнездом делать, — сказал Иван Михайлович. — Ванька не оставит нас в покое [12] , уж наверняка плетёт что-то.
12
Ванька
— Выгнать их обратно в Смоленск, — предложила Татьяна Михайловна.
— Нет, в Смоленск нельзя, там у них сторонников много сыщется. Ещё и поляков могут натравить на Москву. Надо в другую сторону.
— А зачем выгонять-то? — спросил Фёдор. — Дядь? Тёть? За что вы на них?
— Федя, ты молод, всего не понимаешь... — ласково начал Милославский.
— Но я же царь, должен знать.
— Царь ты, царь, Фёдор, но пока во всей этой паутине разберёшься, позволь нам, старикам, с этим управляться.
— Но крестника своего я в обиду не дам, — сказал твёрдо Фёдор. — Как-никак, я перед Богом отец ему.
— А никто и не собирается Петра обижать. Пусть живёт себе, мы разве о нём говорим. Мы о недругах наших речь ведём. О твоём, Федя, спокойствии печёмся. О твоём!
— Да, — неожиданно вспомнила Татьяна Михайловна. — Надо послать кого к патриарху Никону [13] в Ферапонтов монастырь, пусть он пришлёт грамоту о прощении покойного государя Алексея Михайловича.
13
Никон (1605—1681) — церковно-политический деятель России ХVII века. Патриарх Русской Церкви с 1652 г. По инициативе правительства начал проведение церковных реформ, суть которых заключалась в унификации норм церковной жизни и Православной Церкви. Исправление обрядов богослужебных книг по греческим образцам нарушило сложившиеся традиционные русские формы церковных обрядов. Реформы были враждебно встречены большей частью духовенства, выступавшей против нововведений. В Церкви возник раскол. Никон и светская власть преследовали раскольников. Признанным лидером противников Никона стал протопоп Аввакум.
Недовольство в придворных кругах властностью Никона привело к тому, что Церковный собор 1666—1667 гг. снял с него сан патриарха. Никон был сослан в Ферапонтов Белозерский монастырь. В 1681 г. царь Фёдор Алексеевич разрешил Никону вернуться и жить в Новоиерусалимском монастыре, но в дороге Никон умер.
— Это верно ты заметила, Татьяна. Я пошлю туда боярина Фёдора Лопухина. Он уговорит упрямца.
— Надо бы как-то облегчить ему ссылку, Федя, — посмотрела Татьяна Михайловна на племянника.
— Э-э, нет, — возразил Милославский. — Ещё рано. Греха с патриархом Иоакимом не оберёшься.
— А что они не поделили? — спросил Фёдор.
— Как что? А патриаршество. Никона-то за что выслали? Он решил выше царя возвыситься [14] , вот на этом и свернул себе шею А после него патриархом рукоположен Иоаким. Теперь если вернуть Никона, что ж получится? Он себе доси патриархом считает, Иоакима клянёт. Пусти его в Москву, впору будет бежать отсель, мамаево побоище начнётся. Нет уж! Пусть лучше сидит в Ферапонтовском. Тут ты, Татьяна, не сбивай царя. Не толочь, что не скисло.
14
Никона-то
— Но, Иван Михайлович, я же не говорю везти его в Москву, я ж о полегчении участи.
— Не боись, Таня, он и лам не трудно живёт. Всех поколачиюет, даже из пищали палит, сказывают, по птицам. За одно это можно из иереев извергнуть.
Вдруг резко отворилась дверь и на пороге появился протопоп Андрей Савинов — духовник умершего царя. Глаза его недобро поблескивали, да и весь его вид являл скорее кулачного бойца, чем мирного иерея.
— Ага-а, весь царствующий дом здесь, — вскричал он. — Это хорошо. Все сразу узнаете, какое кощунство свершил ныне патриарх, какое беззаконие, какую поруху порядку!
Духовник царя — лицо особое. Только ему исповедуется царь, только он знает самое сокровенное о царе, о его грехах явных и тайных. Именно он, духовник, утишает душевные страдания своего высокого подопечного. Поэтому он вхож к царю в любой час дня и ночи.
Оттого протопоп Андрей и ворвался в верхнюю горницу безо всякого стеснения и разрешения. И всеми присутствующими это было воспринято как должное.
— В чём дело, святой отец? — спросил Милославский. — Какую поруху совершил патриарх?
— Вы разве не видели? Он на отпевании вложил в руку государя прощальную грамоту.
— Ну и что?
— Как «ну и что»? — взвизгнул протопоп. — Я! Я должен был вложить государю эту грамоту. Я его духовник — не Иоаким. Я!
Все переглянулись. Татьяна Михайловна сказала:
— А ведь верно. Духовник должен вкладывать прощальную грамоту.
Слова царевны подлили масла в огонь. Протопоп, сжав кулачки, забегал по горнице, заговорил сбивчиво, бессвязно, через едва сдерживаемые рыдания:
— Я этого так не оставлю... Я этого не попущу... Я убью его... Я его... У меня уже есть полтыщи оружных людей. Я им только прикажу.
Все видели, что бедный протопоп впал в истерику, и молчали, дабы не усугублять дела. Татьяна Михайловна уже жалела о том, что поддержала несчастного. А он, приняв молчание едва не за согласие с ним царствующей семьи, распалял себя всё более и более и под конец начал грозить уже им, царствующим:
— ...Ежели вы не скинете тотчас этого злодея Иоакима, то я вас прокляну. Слышите? Прокляну весь род ваш.
Последние слова он буквально прорыдал и выбежал из горницы, хлопнув дверью, словно из пищали пальнул.
Все долго и недоумённо молчали. Наконец Фёдор вздохнул:
— Бедный отец Андрей, до чего обидели его.
— Э-э, нет, Фёдор Алексеевич, — заговорил Милославский, — такого не след спускать даже духовнику. Ишь ты гроза: «прокляну». Да за одно это на плаху можно послать.
— Но он же был любимцем у батюшки.
— Ну и что? Так теперь можно детям покойного проклятьем грозить? Нетушки, Федя, ты не заступайся. Я ныне ж Иоакиму слово в слово всё передам. Он на него сыщет управу.
— А может, не стоит патриарха расстраивать.
— Стоит, стоит, — вмешалась Софья. — Не скажет Иван Михайлович, так я передам. Ишь, вздумал кому грозить! Мы эту грозу кнутом так уходим, что навек заречётся.
Милославский сдержал своё слово, в тот же день пересказал всё патриарху и ещё добавил к этому:
— Государь надеется, что ты достойно накажешь оскорбителя царской чести, но и твоей тоже, владыка.
Иоаким, супя косматые брови, отвечал Милославскому: