Феникс
Шрифт:
С материка накатывает, приближается, усиливается гул, словно бы "шум вод многих", как сказано в Апокалипсисе. Я приставляю к глазам прибор ночного видения и оглядываю лес. Кроны дальних деревьев качаются, как при сильном ветре, хотя с берега дует лишь слабый ночной бриз. И форма деревьев странно меняется. Только приглядевшись, я понимаю - деревья облеплены какой-то массой. И масса эта ведет себя как живая. Она движется, распадаясь на составные части и вновь сливаясь, но неуклонно продвигается в нашу сторону. "Муравьи! Муравьи!", - вдруг кричат все разом,
Отталкиваясь шестами, мы отчаливаем. Темные волны подхватывают оба наших суденышка, наспех сколоченные. Стоя на скользких бревнах, мнится мне, что качается не наше хлипкое плавсредство, а окружающий мир. Мир, погруженный во тьму. Раскачивается берег, качаются чужие звезды, казалось, они вот-вот сорвутся с небес и упадут на землю, как перед концом света.
– А как же ты?
– кричу я, стоявшему на берегу Андрею. Его фигура, освещаемая багровым пламенем непогашенного костра, напоминает черную статую.
– Мне они вовсе не страшны, - глухо доносится его ответ.
– Однако, если желаешь, для моральной поддержки я могу побыть еще немного с вами...
Темный вестник ступает на воду, идет по верхушкам волн, как нечто, не имеющее веса. Скользнув над водой, даже не замочив подошв, оказывается возле меня. Это не было похоже на прыжок, скорее уж, какое-то сверхъестественное перемещение по воздуху. По воде яко посуху. Слышали, читали о таком чуде, но видеть воочию - ошеломительно. Все-таки любят они эффекты. А кого я, собственно, имею в виду? Небожителей?
Казаки, не обращая на нас с "Андреем" внимания, изо всех сил гребут примитивными веслами. На берегу шевелится темная масса, в мятущемся свете костра отблескивают хитиновые доспехи воинов. Впрочем, огня они боятся. Пожалуй, это единственное, что их может остановить. Интересно, умеют ли они плавать? На соседнем плоту слышались равномерные команды хорунжего Свистунова: "Раз-два! Раз-два! Живей ребята, шевелите веслами!"
Словно угадав мои мысли, Фокин, оказавшийся на моем плоту, уверенно произносит:
– В море они не сунутся. Реки они форсируют, это да. Сцепившись, строят живые мосты, по которым переправляется вся колонна. Многие цепочки при этом гибнут. Но на войне как на войне.
Кто-то устало опускает весло, и Фокин бежит подменять гребца.
– Дмитрий Леопольдович, - окликаю я Фокина, - давайте поставим паруса. Небольшой довесок к веслам не помешает. Чего зря пропадать попутному ветру.
Мы с рядовым Хамзиным привязываем поперечную рею к веревке, пропущенной через верхушку грот-мачты, веревочками крепим к рее полотнище. И вот начинаем вздергивать эту конструкцию кверху - поднимаем парус. Ночной бриз наполняет его. Выставив пузо несколько вбок, импровизированный парус, составленный из плащ-палаток, довольно ощутимо начинает двигать вперед наш плот. Я натягиваю шкоты и креплю их концы к вырезанным из дерева "уткам". На корме, в центре и носу нашего судна уже горят фонари. Другой наш плот пристраивается
Слышно далекое рокотание грома. Я поднимаю голову и вижу, что небо быстро заволакивает тучами, звезды гаснут одна за другой. Только ливня нам и не хватало. Говоря честно, я боюсь молний, как мама моя боится грома. На открытой глади моря мы представляем прекрасную мишень для Перунова копья.
– Может, объяснишь в конце концов, кто ты такой?
– говорю я, запахивая куртку от поднимающегося ветра. Вестник молчит, и я беру его за руку. Она холодна как лед.
– То, что ты видишь перед собой, не есть я, - начинает вешать посланник, без усилий освобождая свою руку из моих цепких пальцев.
– Это (указал он себе перстом в грудь) всего лишь дальнодействующий ощущающий рецептор-эффектор. Или органопроекция. Сам же я нахожусь далеко отсюда...
– Где?
– тупо спрашиваю я ходячий рецептор.
– В космосе. Ибо я существо космическое. Постоянное место моего обитания - космическое пространство. Нас много, наши колонии группируются вокруг звезд шаровых скоплений. Потому что светила, дающие нам лучистую энергию для жизни, располагаются там обычно довольно близко друг от друга. И для перелета из одной системы в другую нам не приходится преодолевать длинные темные участки космоса и голодать по дороге. Да, мы питаемся светом, как растения. В крови у нас имеется хлорофилл, но внутреннее строение наше скорее напоминает теплокровное существо. Только существо это изолировано от внешнего мира толстой, непроницаемой оболочкой.
Неожиданно блеснувшая молния на мгновение освещает воду. Резкий, раскатистый треск грома разносится над морским простором и где-то далеко переходит в грохот. Пошел мелкий моросящий дождик. Плот наш все сильнее начинает испытывать килевую качку, и временами кажется, будто ощущаешь состояние невесомости. Все клеточки тела твоего словно взлетают, хотя на самом деле ты падаешь вниз. В молодости, плавая на яхте с отцом, мне нравилось это ощущение раскованности и рискованности, но при теперешнем нашем положении эта качка наводит тоску.
– Давайте присядем, - говорю я, вцепившись в хлипкие ванты, - в отличие от тебя, мое тело находится непосредственно на плоту, и я очень боюсь уронить его в воду.
– Идите сюда, - зовет нас Владлена, сидящая в центре плота.
Мы располагаемся рядом. Одной рукой я обнимаю Владлену, другой - обхватываю торец грот-мачты. "Андрей" устраивается против нас, делает вид, что сидит.
– Итак, - обращаюсь я к вестнику, - вы обитаете в космосе. Каков же внешний вид толстокожего космического жителя?