Феникс
Шрифт:
Пока я занимался психоанализом, местность опять пошла под уклон. Мы опять спускаемся в трижды проклятые джунгли. Хоровод деревьев вокруг нас вновь сжимается все теснее. Пальмообразные гиганты (до сих пор не могу привыкнуть к их чудовищной величине) скоро обступят со всех сторон. Еще немного и лианы опять перегородят нам дорогу. Или уже перегородили?
Впереди идущие останавливаются, торможу и я, за мной и вся колонна, подтягивая свое тело, как гусеница. Я выхожу вперед, отодвинув солдата. Действительно, дорогу перегораживают лианы, но какие-то странные: прямые, белые, как бельевые веревки; насчитываю их до десятка. Расположены они на более или менее равном расстоянии друг от друга. Внизу они крепились к корням, торчащим
Кто-то из солдат ударяет мачете по одной из веревочной лиане, намереваясь ее перерубить, но лиана, пружиня, отбрасывает тяжелый нож в сторону. Мы прослеживаем изучающе-любопытными взглядами, куда уходят многочисленные веревочные лианы. Уходят они под кроны деревьев. И там мы сразу различаем, подвешенный высоко над землей за такие же точно веревки, то ли купол, то ли колокол, то ли вигвам, сплетенный весьма искусно из зеленых широких ветвей папоротника и прочих разных веток. Домик (если это домик) весьма объемен, при случае там свободно могли поместиться несколько человек.
– Кто-кто в теремочке живет?
– спрашиваю я, задрав голову, и дергаю за "веревку", она гудит как басовая струна.
Рядовой Попугаев решает проделать то же самое, но хватается за один из узлов. И приклеивается. Намертво. Пытаясь освободится, он вляпывается и другой рукой.
– Липнет, зараза!
– восклицает Попугаев и дергает веревку изо всей силы.
Бэмс!
– "веревка" отрывается от корневища, к которому она была приклеена, и казак взлетает в воздух, только ботинки промелькивают возле моего носа. На секунду нас берет оторопь. Но видим - ничего страшного не происходит. Просто эта растянутая лиана-веревка, будучи отпущенной, имеет свойство сильно сокращаться, и теперь боец раскачивается на ней вверх-вниз, точно мячик на резинке.
Я оборачиваюсь, чтобы позвать Ивана Карловича для консультации, но он и сам уже бежит к нам, расталкивая столпившихся людей. На его лице вижу тревогу. Тем временем за спиной у меня рассыпается смех, слышны обычные солдатские шуточки, выкрики и подначки, когда они куражатся над кем-либо из своих товарищей. Теперь потешаются над неловким Попугаевым. Однако энтомолог не видит в ситуации ничего смешного. Он бледнеет и кричит фальцетом, срывая голос: "Хватайте его! Хватайте немедленно!"
Казаки, кто поспортивнее и половчее, став на плечи товарищей, пытаются допрыгнуть, ухватить руками за ноги и притянуть к земле рядового Попугаева. Но ни один из них не может даже коснуться грязного ботинка незадачливого акробата, слишком тот высоко висит. Да и веревка-лиана, сократившись, больше не растягивается. Вес Попугаева слишком мал для этого.
– Нет, туда даже кунгуру не допрыгнет, - говорит подхорунжий Лебедкин, сам очень высокого роста, но сутулый, отчего складывается впечатление, будто он туг на ухо и пытается прислушаться к командам начальства.
Я удивлен: насколько прочны и вместе с тем эластичны эти белые лианы, настоящие парашютные стропы! Чтобы притянуть к земле одну такую "стропу", необходимы усилия по меньшей мере нескольких человек. А чтобы ее еще и приклеить к какому-нибудь предмету внизу - к ветке или камню - нужен поистине суперклей. Рядовой Попугаев сосиской болтается между небом и землей, тщетно пытаясь отодрать ладони от липучих узлов. Он еще сконфужено улыбается и делает попытки превратить все в шутку, но остальные уже понимают, что влип он основательно.
– Эй вы, рядовой, как вас там?!
– кричит
– Сею же минуту перестаньте дергаться, закройте глаза и даже старайтесь реже дышать!
– Рядовой Попугаев!
– орет подъесаул Бубнов, оказавшийся под рукой, так, что я вздрагиваю.
– Ты слышал приказ?! Стоять смирно!.. то есть висеть смирно!
– Командир!
– выкрикивает Иван Карлович, хватая подъесаула за грудки.
– Прикажите вашим людям открыть огонь по домику! Скорее! Ради всех святых!
Бубнов пятится назад, увлекая за собой ученого и, как недовольная лошадь, косит на меня глазом. Казаки бряцают оружием.
– Отставить!
– рявкаю я голосом, не уступающим по мощности голосовым связкам подъесаула.
– Дурак, вы не понимаете!..
– набрасывается на меня энтомолог.
Я довольно-таки грубо отбрасываю от себя закатившего истерику ученого. Ботаник Полуньев и зоолог Фокин едва успевают подхватить под руки своего коллегу. Мне некогда расшаркиваться в любезностях пред ними, я бросаю взгляд под кроны деревьев, где висит зеленый вигвам, и ужас ледяной волной окатывает меня с головы до пят. Сплетенный из веток "люк" откидывается в днище "вигвама" и повисает на петлях, сделанных из того же материала, что и веревочные лианы. В тот же миг из темного отверстия выскакивает, как чертик из коробочки, страшный как смертный грех, чудовищно огромный ПАУК. Антрацитово-черный, мохнатый, с длинными когтистыми лапами. Он стремителен, точно молния. В какие-нибудь две секунды он, кинувшись вниз головой, пробегает по своим веревкам, выпуская из конца брюшка страховочную паутину-стропу и так же неожиданно замирает, повиснув над человеком смертельной опасностью. Согнутые в суставе хватательные клещи раздвинуты, готовые нанести жертве молниеносный губительный удар. С острых, как бритва, хитиновых крючьев капают янтарные капли яда. Стрелять, конечно же, поздно и не безопасно для человека. Как ни прицеливайся, а человек все равно попадает в сектор обстрела. У меня от слабости подгибаются колени. Я понимаю, какое преступление опять совершил. Из-за своего дешевого снобизма погубил человека!
– Солдатик, миленький, только не шевелись!
– вою я тонким голосом, в наступившей гробовой тишине мой жалкий голосок звучит отчетливо.
Не ведаю, слышит ли меня рядовой Попугаев, но висит он совершенно неподвижно с ужасным зеленым лицом, а из штанов бедняги ручьем льется его молодая горячая моча.
Паук как-то нервно-быстро трогает своими передними более короткими лапами голову солдата, покрытую кепкой с большим козырьком. Может быть, неживой материал собьет хищника с толку, надеюсь я. Чувствуют ли пауки запахи? Судя по всему, да, и на большем расстоянии. В таком случае блюдо, к которому он примеряется, пахнет совсем неаппетитно. Правда, это на мой взгляд.
Все тридцать два человека, включая и рядового Попугаева, цепенея от страха, думают только об одном: поверит или нет? В двух больших и шести маленьких глазах паука совершенно невозможно что-либо прочесть. В них не отражается абсолютно ничего - ни искорки света, ни блика. Глаза черны, пусты и оттого кажутся еще более ужасными. Поверит или нет? Все зависит от поведенческого клише его вида и особенностей личного характера данного животного.
Этот поверил. Кажется. Черные мохнатые лапы еще раз мельком пробегают по голове и плечам жертвы, и паук пятится, отказывается есть дохлятину. Поверил! А мог бы не поверить, но если сейчас Попугаев сделает хотя бы малейшее движение - его уже ничто не спасет. Черное чудовище - кошмарное порождение Пермского периода - разворачивается на 180 градусов так быстро, что мы и глазом моргнуть не успеваем. И вот он уже с той же проворностью бежит вверх, к своему домику, на ходу подбирая страховочную паутину, благо лап ему хватает на все виды работ одновременно.