Феномен 404

Игнатов Дмитрий Алексеевич

Со всех сторон вспышки, дым и разрывы. Сволочи, видимо, получили сигнал командира опорника и решили раздолбить весь квадрат пакетом «града». Может, и не одним… И судя по направлению — это уже не наши. Хотя, кого это волнует? В западных новостях всё равно всё скажут, как надо. «Вот мрази! Вам же не жалко ни вояк своих, ни мирняк…» Не дожидаясь следующего прилёта, ризома снова трансформирует меня. Нечеловеческая пасть на змеиной шее ползёт вниз в подвал. Порванное тело на выпущенных ножках спешит удрать в надежде отвлечь артиллериста на себя. Глазом, открывшимся где-то в районе загривка я замечаю, что над домами висит не только мой «серафим», но и вражеский «мавик». Ясно, корректирует огонь. Я пытаюсь ускориться, хотя понимаю, что второй пакет всё

равно накроет слишком большую площадь. Ситуация безвыходная. Вот бы пронесло. Зубастая пасть в подвале орёт под железной дверью «Обстрел! Сидим тихо!», но этот голос уже никто не слышит. Вокруг снова сплошные разрывы. С потолка подвала сыпется крупная крошка. Развалины дома дрожат, угрожая вот-вот окончательно осыпаться. Несколько разогретых сигнатур шебуршатся в темноте. Людей накрывает паника. Я останавливаюсь, буквально растекаюсь по земле, притворяясь мёртвым, но кажется, мои оппоненты решили выжечь тут вообще всякую жизнь. Тикают минуты между залпами. Нервы у людей в подвале не выдерживают: три фигуры выскакивают на улицу. «Остановитесь!» Следующий заряд попадает прямо в дом. Бегущих сечёт шрапнелью, рвёт взрывной волной, размазывает по всклокоченному асфальту, смешивая их тела с моим. Устав сопротивляться, складывается и остаток подъезда, погребая под собой последних выживших. Я слышу, как в тишине на всё опускается цементовый прах.

* * *

Войну следовало начать давно. Раньше — всегда лучше. Я и сейчас так думаю. Чем позже принимаешься лечить рак, тем труднее приходится. Тем на большие жертвы придётся пойти. Сейчас мы заняты именно этим. Мысли об исключительности, о «самостийном» превосходстве, национализм всех мастей, мелкоэтническое чванство — всё это безобидно, пока сидит в головах отдельных личностей. Даже забавно до поры до времени. Но всё это сбои в ДНК организма общества, которые рано или поздно приводят к перерождению. Клетка за клеткой ткань социума превращается в опухоль. Сначала в доброкачественную, ещё сдерживаемую оболочкой собственных границ, а затем — в дающую метастазы на соседей.

Когда злокачественное новообразование оформилось, уплотнилось, осознало себя самостоятельной силой, профилактика становится бесполезна. Время упущено. Остаётся только вырезать и выжигать его калёным железом. Вытравливать всё новые очаги. Безжалостно. До последней больной клетки. Погибнут ли при этом здоровые и невиновные? Разумеется. Но такова цена борьбы с раком. К сожалению, по-другому не получится. Можно попробовать лишь минимизировать потери. Не более того.

Именно поэтому всегда следует начинать раньше. Именно поэтому на поле боя меня не интересует территория. Мне не важна личная история или мера персональной ответственности каждого, кто наставляет на меня оружие. Кем он был и как попал сюда — уже не имеет значения. Мотивации, объяснения и оправдания остались в прошлом. Теперь каждый, кто мешает — будет ликвидирован.

Я смотрю на врагов и союзников, но уже не вижу людей. Это всего лишь клетки: болезнетворные тельца, инородные агенты. Когда простые лейкоциты с ними не справляются, на сцене появляюсь я. Один рак поедает другой. Как у кита. Или у кота… Не помню.

Знает ли среднестатистический Тарас, в каких процессах участвует его бренное тело? Какие силы вдруг превратили его из милого селюка в «справжнього ария»? Кто обрёк его на смерть, и кто приведёт этот приговор в исполнение? Осознаёт ли истинный масштаб эволюции, протекающей на всех уровнях бытия и выходящей далеко за рамки до пошлости банального социал-дарвинизма? Понимает ли глубинную связь судьбы своих клеток с иммунными механизмами целой человеческой популяции? Ощущает ли важность и одновременно ничтожность своей роли во всеобщем процессе потребления органических веществ?

Думаю, в последний момент для него всё-таки что-то проясняется. Он видит мои зелёные глаза. Мои острые зубы. Свой ставший бесполезным автомат и бронежилет. Теперь

новоявленному уберменшу ясно — он не венец творения. Не сверхчеловек. Он не стоит на вершине пищевой цепочки. Он всего лишь пища. Моя.

* * *

На этот раз на восстановление требуется больше времени. Разбросанная по руинам биомасса конденсируются в мелкие капельки, собирается в комочки, медленно стекается и сползается, восстанавливая единое тело. Разнообразие специализированных деталей при общности основы — вот залог успеха всех жизнеспособных систем. А все способные к жизни хотят только одного — жить.

Продолжая регенерировать, я экономлю силы. Лениво поворачивая голову, чтобы осмотреться. И среди груды обломков и разбросанных частей тел, вижу её. Вернее то, что от неё осталось. Разорванный кусок человека, который цепляется за своё существование. Практически вся нижняя часть отсутствует. На месте лишь короткая культя от правой ноги. Из вскрытой полости по земле волочатся размотанные кишки. Под оголившимися рёбрами болтаются остатки почек. Как это ещё может жить? И тем не менее оно смогло проползти около метра по луже собственной крови. Руки из последних сил царапают пальцами асфальт. Удручающее зрелище. Но и вдохновляющее одновременно.

Я медленно подхожу, рассматривая умирающее тело. Кожаная куртка. Тёмные волосы. Девушка лет двадцати пяти. Не больше. Вероятно, пряталась тут с кем-то из своей семьи. Возможно, её родственники сейчас среди тех, кого раздавил рухнувший дом. Даже не знаю, кому повезло больше…

По возможности осторожно я переворачиваю тело. Почему-то мне интересно увидеть её лицо. Левая часть содрана, глаз вытек наружу, всё в крови… Но симпатичная. Единственное веко дёргается не в силах открыться. Посиневшие губы неподвижны. Конечно, она уже ничего не соображает. Это уже не жизнь, а просто слишком затянувшаяся агония.

Ризома чёрными волосками крутится под кожей. Нельзя, чтобы органические вещества пропадали без дела. Живи или стань пищей — простой закон.

«Ну, уж нет! Не слишком ли одноклеточная логика для человека?». Плотоядное новообразование протестует, но во мне ещё довольно и жалости, и амбиций. Это я управляю им — а не наоборот. К израненной девушке опускается десяток разветвившихся нитей. Но на этот раз не для того, чтобы мгновенно переварить. Гемостатический коагулянт заваривает большую часть разорванных сосудов. Ризома продолжает проникать между клеток, формирует свои каналы, присоединяется к кровеносной системе, образует тонкие мембраны и подпорки, начинает вкачивать в умирающий организм компоненты моей плазмы и лимфы. Я поднимаю человеческий ошмёток с земли.

Шестимоторный «серафим» буднично висит над головой. Этому никакие прилёты ни по чём. Всё ради хайповых кадров. Повыше барражирует разведывательный «орлан». До этого я его не видел. Чем-то заинтересовались. Высматривают. Значит, что-то намечается. Не исключено, что наши «жёвто-блакитные» оппоненты серьёзно обосрались после моего показательного выступления и принялись спешно покидать город. Очень вероятно, ведь они тоже смотрят трансляции Холдинга. Если так, то сейчас артиллеристы должны подогнать поближе что-то вроде «тосочек» и начнут лупить по отступающим частям противника.

Я почти угадываю… Небо рассекает пара «сушек». Бахают «фабами» по западной стороне. Перерабатывают там всех на звёздную пыль. Уходят за следующей порцией. Точно. Разворошил я это гнездо. Крысы побежали… Но это ещё надолго. Не захотят бросать западную технику, начнут выволакивать, застрянут в пригороде, по ним будет методично работать арта и «воинство небесное». Господа офицеры свои натянутые нервы щекотать не захотят, так что солдатики появятся тут в самую последнюю очередь. Ну, и правильно. Но надолго. Надолго…