Феномен 404

Игнатов Дмитрий Алексеевич

«А пока весь город мой… Наш, — я усмехаюсь, глядя на полудохлую кучу человеческого мяса на своих руках. — Сходим куда-нибудь? Покажешь достопримечательности?»

Девушка молчит. Даже не смотрит на меня своим единственным уцелевшим глазом. Сразу видно — барышня с характером. Окровавленное тело норовит выскользнуть, того и гляди снова съедет на землю. «Ну вот. Только познакомились, а ты уже садишься мне на шею…» Перехватываю её покрепче, закидываю на плечи.

«Ну ничего… Мы ещё… Встанем!»

* * *

Мы

лежим в номере полуразрушенной гостиницы. Здание в стиле позднего советского конструктивизма. Геометрия тетриса. Во многих помещениях нет стёкол. В некоторых — целых стен. Эта часть сохранилась только потому, что выходила окнами во внутренний двор. В коридорах перевёрнутая разбитая мебель. На полу сорванный ковролин, осколки, строительная пыль и куски осыпавшейся штукатурки.

Вечереет. Электричества здесь, разумеется, нет. Вокруг уплотняется темнота. Но свет мне и не нужен. Я даже не открываю свои человеческие глаза. Просто устроился на подушке, заложив руки за голову, и прислушиваюсь к ощущениям.

Ризома колдует над лежащим у меня под боком растерзанным телом. Сейчас нас связывает десяток «пуповинок», объединяющих полости, сосуды и органы. Девушка спит и ничего не чувствует — хитроумная опухоль, преодолев гематоэнцефалический барьер, проникла в мозг и выплеснула порцию ингибиторов обратного захвата серотонина и норадреналина, вызвав приятную седацию, а потом для надёжности рассекла спинной мозг, блокировав все сигналы.

Человеческое тело устроено просто. В основном просто. Я узнал это, пока убивал. Теперь пришла пора заняться обратным процессом. Чёрные нити протягиваются через всё тело моей подопечной. Вряд ли кто-то погружался в её внутренний мир настолько глубоко… Органы и мягкие ткани — самое простое, что мне обычно приходится восстанавливать. Кости формируются дольше. Особенно, когда пытаешься сделать их с нуля.

Скульптор отсекает всё лишнее. Но он работает с мёртвой материей. Мне же дано умение добавлять то, чего недостаёт, и менять то, что есть. Я манипулирую с живой плотью. С тем, что может дышать, есть, и страдать. Прямо как и я сам… А ведь нужно ещё и сохранять эстетику. Не думаю, что мадмуазель будет рада паре клонированных мужских ног. Может, в таком случае стоит проявить фантазию? Это же моя Галатея. Захочет — потом всё сама переделает.

Меньше жёсткости. Больше гибкости. Развитый мускульный корсет вместо грубого скелетного каркаса. Длиннее. Подвижнее. Грациознее. Спасибо вирусам за горизонтальный перенос генов…

Ризома умножает позвонки, протягивает новые сосуды, оплетает их мышечными волокнами, иннервирует ткань, покрывает всё узорчатой кожей, снова подключает спинной мозг. Девушка вздрагивает. Пока что она слишком слаба и не умеет управлять новым телом. Но оно уже тёплое.

Издалека доносится приглушённая канонада. Бои удаляются от города. Небо высвечивается вспышками осветительного боеприпаса. Магниевые «люстры» плавно, словно снег, опускается в ночи. Волшебное зрелище. Жаль, что она его не видит. Но в полоске падающего из окна света, я вижу её губы. Снова красные. Она живая. Живая.

Тихонько, чтобы не разбудить, провожу рукой по голове. Вдыхаю запах волос. Чёрные и пахнут копотью. Я наклоняюсь к самому её уху — «Сделаю тебе глаза, как у мамы… Зелёные» — и, прикрыв окровавленные

глазницы рукой, прижимаю к своему плечу. «Спи пока… Хочешь я расскажу тебе что-нибудь?»

Зачем я это спрашиваю? Разве она слышит? И что мне рассказать девчонке, которая несколько часов назад, вероятно, потеряла всю свою семью? Разве что одну из тех историй, которыми развлекал меня Валерий Семёнович…

Далеко-далеко, на другом конце света, на жарком острове Тасмания живут маленькие хищные чёрные зверьки. У них зоркие глаза, большие пасти и много-много острых зубов. Они — единственный вид в своём роде «Сакрофилус», что по-гречески означает «пожиратель плоти». Но белые переселенцы называют их просто — тасманские дьяволы. Эти мелкие хищники такие агрессивные, что даже просто общаясь, кусают друг друга за мордочки. И порой в месте укуса начинает разрастаться лицевая опухоль — смертельное злокачественное новообразование. Оно состоит из мутировавших шванновских клеток — вспомогательных клеток мозга — и передаётся от животного к животному. Заразная глиома. Трансмиссивный рак. Тоже единственный в своём роде. Забавно, что когда-то он сам был одним из таких зверьков, который погиб, но переиграл всех своих не в меру злобных сородичей. Теперь его клетки кочуют с одной оскалившейся морды на другую. Пожирают их изнутри, чтобы продолжать жить. Вечно.

Веки под моей ладонью слегка подрагивают, щекочут ресничками. «Спи, спи…»

* * *

Она сидит вполоборота к свету в старом кресле хрущёвской поры. За окном необыкновенная тишина. И больше ничего. Только солнце. Падает на длинные чёрные пряди, спускающиеся ниже плеч, блестит в зелёных глазах. На ней, по-прежнему, кожаная куртка и порванная футболка в запёкшейся крови. Но ниже, чуть повторяя линию прежних бёдер, человеческое тело плавно переходит в массивный, тянущийся метров на семь, змеиный хвост.

«Я умерла?».

Голос девушки чуть сдавлен. Но руки расслабленно лежат на потрескавшихся полированных подлокотниках. Я замечаю, как под кожей крутится еле заметная чёрная ниточка. Тело приняло ризому. Или она приняла нового носителя. Не знаю, что вернее.

«Нет. Смерть — это последнее, чего тебе теперь нужно бояться».

Она снова испуганно глядит на себя, делает робкую попытку пошевелиться, пускает лёгкую волну по вытянутому туловищу. Скоро она научится им пользоваться. Это намного проще, чем ходить. Но по обращённому ко мне вопросительному взгляду я понимаю, что требуются пояснения.

«Тебе оторвало ноги. Пришлось импровизировать. Не довольна?»

«Нет, я… Просто… Необычно».

«Тебя не Ксения звать?» — пытаюсь я разрядить обстановку.

«Нет… Агния».

«Снова не угадал. Что ж такое-то…»

«Что?»

«Да ничего. Это я так…»

Испытывая неловкость, отвожу взгляд. Чувствую, что совсем разучился общаться с людьми. Долго ищу точку, куда смотреть. Её глаза. Руки. Окно. Снова её глаза.

«Агния — это на латыни — агнец. Или по-гречески — невинная жертва».