Феномен двойников (сборник)
Шрифт:
Онои нас спасет, молча сказала она, говори со мной, я тебя не слышу!
И испуганный слабенький голосок: гата. Много-много-много. Они слышат. Они убьют.
Онои вернется, сказала она. Мы будем ждать. Иди ко мне, Фоил.
Он подошел, медленно, через силу, и она погладила его по щеке. Нежное, вкрадчивое движение, если бы это был Ортан! Может быть, мы сегодня умрем, и уже ничего…
Фоил тихонько вздохнул и прижался ко мне.
Грохот. Знакомый треск раздираемой чем-то земли. Фоил рвется из рук, я схватила его
— Фоил, не бойся! Фоил, все правильно! Это Ортан привел налтов. Фоил, подожди, мы сейчас убежим, Фоил, милый, ну, не надо, ну, пожалуйста! Ну, еще, еще немного. Фоил!
Грохот. Это второй грохот. Облако пыли, заслонившее горизонт. Я не могу взглянуть на Илейну — только Фоил. Фоил, прошу тебя, ну, не надо, ну еще, ну еще чуть-чуть…
Онои! воскликнул Фоил.
Мы между двух грозовых туч. И там впереди, в просвете, две черненькие фигурки.
Онои говорит идти!
Фоил, возьми Илейну, она не успеет!
Он вскинул голову, фыркнул, подпрыгнул на месте. Илейна, быстро! Илейна уже верхом, и мы срываемся с места, несемся в узкий просвет, все более, более, более… ох, совсем уже узкий!
Черная туча громыхающих налтов. Рыжая куча тяжелых стремительных тел. Запах! Душный, тяжелый звериный запах, мы мчимся в сужающийся просвет, топот и треск, топочущий треск, грохочущий топот, Фоил уже далеко, одна! Одна! Стены сошлись, совсем, совсем! Нет, они далеко, но я не успею. Грохот. Пыль. Пот заливает глаза. Только не сбить дыхание. Я не успею. Все равно. Вы-ыдох — и вдох. Вы-ыдох — и вдох.
Я успел ее подхватить и тогда уже помчался так, как не бегал еще ни разу в жизни. Мне повезло — крохотная отсрочка: вожак все понял и закричал, пытаясь остановить стадо, первые гата задержались, и я едва успел проскочить.
Первые задержались, и стало ударило в них и зашвырнуло прямо на стену налтов. Новые звуки: хлопанье щупалец по телам, треск, удары и крики боли. Они и во мне отдаются болью, но надо бежать; закон не нарушен, думаю я, и налты и гата — Стражи Границы, они вне Запрета, думаю я, но мне все равно и больно, и стыдно, и как хорошо, что надо бежать.
Элура обняла меня за шею, она молчит, и мысли ее молчат, но тихое ласковое тепло просачивается сквозь ее защиту, и мне не так больно и больше не стыдно, если я все-таки спас ее.
День и ночь… День или ночь… То день, то ночь… Все перепуталось, свилось в клубки голубого и черного света. Острые перекрестия черно-оранжевых теней, солнце и луны, ветер сметает звезды, тихие голоса — снаружи или внутри? — но они бормочут, просят и угрожают, сюда, шепчет кто-то, сюда, здесь хорошо, здесь сон, усни, шепчет кто-то, ус-ни…
Ортан схватил меня за руку и потащил вперед, я спотыкаюсь, сон затягивает меня, ноги вязнут в мягкой трясине сна, ус-ни, ус-ни, но тревога, Ортан тащит меня из сна, почему? Я не хочу, и тогда я бью себя по лицу, раз,
Мы вырвались из Границы. Это неправильно и непонятно, но мы еще живы. И я, наконец, могу отдохнуть…
Ручей позвал меня сам. Он юный и безрассудный, он просто так захотел, и я ему благодарен.
Впервые я смог заснуть. Я лег на траву у воды, открыл для ручья свой разум, и он стал вплетаться в меня. Мы с ним потекли вдвоем сквозь белое и голубое, упали в холодную глубь, и там была тварь без имени, ворочавшаяся в мороне, но мы протекли сквозь нее, и бездна стала прозрачно-синей, такою синей, такой прозрачной, что это была уже не вода. И я полетел высоко-высоко над горами Хаоса, над Границей, но ручей, хохоча, потянул меня вниз, и мы плыли сквозь белое и голубое…
Оставайся со мною, сказал ручей, будь моим сном, будь моим тэми.
У меня уже есть тэми.
Твой тэми уйдет, а для меня не бывает Трехлуния.
Для меня скоро будет Трехлуние, ты чувствуешь: я не один.
Как жалко, сказал ручей, мне скучно течь одному. Побудь со мною, сказал ручей, я всех отгоню и усыплю обманом, и мы с тобой потечем…
И когда мы вытекли из сна, был большой сияющий лень. Огромный, полный день, каких не бывает в Хаосе. Я чувствовал, как жизнь наполняет меня, заглядывает в мой разум, притрагивается к мыслям. Просторная радостная свобода быть целым и частью, собою — и всем. Не разумом, заточенным в себе, как орех в скорлупе, а целым миром, полным равных со-ощущений и со-мыслей.
Мы с Фоилом тихо стоим над ручьем в сияющем облаке звонкого счастья, но что-то темное, смутная тяжесть… И я вдруг понял: это Элура. Она одна. Она вне. Ей плохо.
И я поскорей нашел ее взглядом. Усталое бледное лицо и глаза, как темные камни. Холодные, твердые, лишенные глубины. И темное, твердое, каменное окружает ее.
Откройся, сказал я ей. Впусти меня.
Она закрыта, она не слышит меня. Такая просторная, радостная свобода, а она, как орех, в своей скорлупе.
— Элура! — сказал я вслух. — Мы вырвались в Мир!
Она кивнула устало и безучастно.
— В твой мир, — сказала она. — А я со своим прощаюсь. Погоди, Ортан, — сказала она. — Наверное, мне придется принять твой мир, но пока я его не хочу. Мне нужен тот, в котором я родилась.
— Он уже умер, Элура.
— Он не может исчезнуть, пока я жива. Ведь я — последняя ниточка, Ортан. Язык, предания, крохи знаний. Традиции, — глухо сказала она. — Пойми, я унесла из Мира сокровище, которому нет цены. Да, — сказала она, — я знаю: никому это все не нужно. Меня убили бы вместе с ним. И все-таки это как воровство: без спросу забрать с собою все то, что делало нас такими как есть — людьми и потомками Экипажа.