Феномен Солженицына
Шрифт:
Такому плану идеально могла бы соответствовать Дума (Соборная Дума? Государственная Дума?), собранная как бы от народной совести из авторитетных людей, проявивших и высокую нравственность, и мудрость, и обильный жизненный опыт…
Мнение без голосования – вовсе не новинка. Например, у горцев Кавказа долго держался порядок не общего голосования, а – «опрос мудрых».(Там же)
Всё это – ох, как не ново!
Критики этой солженицынской программы «обустройства» России (а их было немало) определили её какпатриархальную утопию.
Определение это было тоже не новым. Так в свое время характеризовали
Но настроения эти затронули и других выдающихся российских интеллектуалов, взгляды которых, казалось, были бесконечно далеки от мировоззрения и мироощущения славянофильского толка.
Вот в высшей степени характерная запись из дневников Блока:…
Почему «учредилка»? Потому что – как выбираю я, как все? Втемную выбираем, не понимаем. И почему другой может быть за меня? Я один за себя. Ложь выборная (не говоря о подкупах на выборах, которыми прогремели все их американцы и французы).
Надо, чтобы маленькое было село, свой сход, своя церковь (одна, малая, белая), свое кладбище – маленькое. На это – Ольденбург: великая культура может быть только в великом государстве. Так было всегда. О, это было, было, проклятая историческая инерция. А должно ли так быть всегда?..
Инстинктивная ненависть к парламентам, учредительным собраниям и пр. Потому, что рано или поздно некий Милюков произнесет: «Законопроект в третьем чтении отвергнут большинством».
Это ватерклозет, грязный снег, старуха в автомобиле, Мережковский в Таврическом саду, собака подняла ногу на тумбу, m-me Врангель тренькает на рояле (блядь буржуазная), и все кончено…
Медведь на ухо. Музыка где у вас, тушинцы проклятые?
Если бы это – банкиры, чиновники, буржуа! А ведь это – интеллигенция!
Или и духовные ценности – буржуазны? Ваши – да.
Но «государство» (ваши учредилки) – не все.
Есть ещё воздух.
И ты, огневая стихия,
Безумствуй, сжигая меня:
Россия, Россия, Россия,
Мессия грядущего дня!..(Александр Блок. Собр. соч. в восьми томах, т. 8. М.-Л. 1963. Стр. 315.)
В этой неприязни к западным формам, к буржуазной пошлости, в готовности принять все, любой хаос, любой мрак, только бы не сытое, пошлое буржуазное благополучие, Блокдошел до предела. Он выразил это чувство острее, сильнее, безогляднее, горячее, чем кто бы то ни было. Но в этом своём безумии он был не одинок.
Примерно так же рассуждали тогда многие куда более спокойные, сдержанные, хладнокровные люди.
Вот что писал почти в это же время (3 апреля 1919 года) Владислав Ходасевич:…
Пусть крепостное право, пусть Советы, но к черту Милюковых, Чулковых и прочую «демократическую» погань. Дайте им волю – они «учредят» республику, в которой президент Рябушинский будет пасти народы жезлом железным, сиречь аршином. К черту аршинников!.. Россию, покрытую бюстом Жанны Гренье, Россию, «облагороженную» «демократической возможностью» прогрессивного выращивания гармонических дамских бюстов, – ненавижу, как могу.
(Владислав Ходасевич. Некрополь. Воспоминания. Литература и власть. Письма Б. А. Садовскому. М. 1966. Стр. 362)
В учебниках истории, по которым мы учились, говорилось, что Ленин открыл Советы, открыл советскую
И вот, в эту сказку – на какой-то момент – поверили даже такие люди, как Блок и Ходасевич.
Их тошнило от буржуазной пошлости, от ненавистных им форм западного парламентаризма («Пусть крепостное право, пусть Советы…») – вот и получили советскую власть и крепостное право сталинского ГУЛАГа.
У Солженицына, который, в отличие от них, на собственной шкуре испытал все прелести ГУЛАГа и стал главным его разоблачителем, казалось, против этого ленинского мифа должен быть особенно прочный иммунитет. Но вот, и он тоже в своей ненависти к западной, буржуазной демократии СОВПАЛ С ЛЕНИНЫМ.
И даже со Сталиным:…
В советской показной и лживой государственной системе присутствуют, однако, и верные, если честно их исполнять, элементы. Таков – Совет Национальностей, палата, где должен быть услышан, не потерян голос и самой наималейшей народности. И вместе с тем справедлива нынешняя иерархия: «союзных республик» – автономных республик – автономных областей – и национальных округов. Численный вес народа не должен быть в пренебрежении, отказываться от этой пропорциональности – путь к хаосу; так может прозябать ООН, но не жизнеспособное государство.
(А. Солженицын. Как нам обустроить Россию)
На эту тему можно было бы порассуждать и подробнее. Но я обратился к солженицынскому плану государственного устройства новой России не для того, чтобы обсуждать его, анализировать, оспаривать или разоблачать..
Меня этот солженицынский текст интересует как некийпсихологический феномен.
Не могу забыть его выступление по телевизору, в котором он выразил свое отношение к тому, что этот его план руководством страны не был принят во внимание.
Разводя руками, он воскликнул:
– Сорок миллионов! Сорок миллионов тираж! И – ничего!.. Всё заболтал Горбачев!
Не обида звучала в этом его возгласе. И не возмущение, не раздражение, не гнев, а – искреннее и даже какое-то наивное недоумение.
Как могло такое случиться? Ведь всё же был расписано – подробно, по пунктам и параграфам. Цели ясны, задачи определены. Только одно оставалось теперь – принять этот его план к исполнению и начать действовать.
– И – ничего! Всё заболтал Горбачев! *
В апреле 1984 года Александр Исаевич написал, – и тогда же и напечатал (в парижском «Вестнике РХД», № 42, 1984) большую статью о Пушкине. Она называлась «…Колеблет твой треножник».
По причинам, о которых я уже упоминал, отдельные номера этого журнала тогда до меня доходили. Дошел и этот.
Прочитав эту солженицынскую статью, я изумился.
Изумила меня не концепция её – никакой другой концепции от Солженицына в то время я уже не ждал. Не ждал я от него тут и каких-то особенных литературоведческих откровений. Но, приступая к чтению статьи, все-таки предвкушал, что наверняка окажется в ней что-нибудь для меня интересное. Не может ведь быть, чтобы у такого человека, как Солженицын, если уж он вдруг решил обратиться к Пушкину, не нашлось в запасе каких-то своих, небанальных соображений – или хоть впечатлений или наблюдений – о том, кого «как первую любовь, России сердце не забудет».