Фермер, который меня довел
Шрифт:
Тулл выждал какое-то время, и проговорил осторожно:
— Не расстраивайся, люди по пьяной лавочке и не такое творят. Хорошо, что ты не порезалась и свой нос не отхватила ножом, он у тебя дл… нормальный, — исправился сосед, но я уже разозлилась.
— Да! Нос у меня длинный, дедов, и что?
— Прекрасный нос, он тебе очень идет! Я это к тому, что…
— Заткнись, Слаг! В моих действиях была логика, и свой прекрасный нос я бы не задела, даже если бы орудовала топором!
— Не переживай, Ками, приляг…
— Я не переживаю! Я проводила ритуал пустынников
— Во-о-от как. А зачем ты пыталась выломать дверь? Хотела сбежать?
— Нет, выйти во двор, чтобы закопать волосы.
— Закопать душевную боль?
— Ага.
— Теперь мне все ясно…
— Что тебе ясно?
— Когда я попытался тебя утихомирить, тебя уже начало тошнить. Ты вручила мне свои волосы, и потребовала, чтобы я от них избавился. Только когда я согласился и забрал волосы, ты успокоилась и вернулась на диван.
— И где волосы?
— Я их выкинул.
— Куда?
— Ками, ты это серьезно?
— Слагор Тулл, где мои волосы?!
— В мусорку я их закинул, — признался он.
— Неси обратно! О Звезды, неужели так сложно было выполнить невинную просьбу? Я просила их закопать или сжечь, а не в мусорку кинуть!
— Мало ли о чем люди просят по пьяни!
— Сам мне водку предложил!
— Ты хотела выпить!
— Неси мои волосы!
— Из мусорки? Да брось ты.
Я и бросила — подушкой в мужчину, затем встала, и, несмотря на свое плачевно-похмельное состояние, пошла на кухню; дом Слагора, по крайней мере, первый этаж, был уж изведанной территорией.
Сосед попытался меня остановить:
— Ками, куда ты? Стошнит ведь… сиди спокойно, я сам принесу.
— За тобой нужен глаз да глаз! Подсунешь мне еще чужие волосы…
— Как будто у меня тут целая коллекция блондинистых волос!
— Кто знает, кто знает…
Я так и не согласилась вернуться на диван, мне важно было проконтролировать, чтобы Тулл достал все мои волосы, а желательно спалил все в мусорке, чтобы ритуал точно сработал. И хотя мне было прескверно — голова трещала, тошнило, а глаза резало, я неудержимо двигалась к цели и успокоилась лишь, когда Слагор под моим пристальным взором достал мусорное ведро и собрался вынести на улицу, чтобы там сжечь.
— Стой, — повелительно сказала я, — покажи мои волосы, они точно там?
— Там, там.
— Покажи, чего ведро убираешь? Куда дел мои волосы?
— У вас паранойя, Камарис Ховери! — залепил сердито сосед, но его глаза как-то по-особенному сверкнули.
— Тогда покажи мне ведро, — спокойно ответила я, продолжая смотреть в его серые-серые глаза, ни темные, ни светлые.
Блондинка холодеет. Она понимает, что в очередной раз доверилась не тому человеку, и что в этот раз ошибка будет стоить ей очень дорого. Ферма на самом краю пустыни, кричи сколько угодно — никто не услышит. Мужчина с ровно-серыми глазами, дружелюбный сосед, всегда готовый прийти на помощь, смотрит на свою жертву, не отрывая взгляда; ему уже нет нужды скрывать свое истинное
— Маньяк, — выдыхает блондинка.
— Цвин с тобой, — с досадой шепчет мужчина.
— А! — вздрагивает жертва. — Так и знала, что ты по духу настоящий центаврианин! Холодный и бездушный!
— Как же я жалею, что дал тебе эту водку…
— Или, наоборот, рад? Нарочно для такого дела держал? Что ты собираешься со мной делать? Где мои волосы?
Мужчина издает что-то угрожающее, затем опрокидывает ведро и его содержимое высыпается на кухонный пол. Светлые неровные прядки хорошо заметны среди мусора.
— Вот твои волосы, чокнутая! Делай с ними, что хочешь!
— Не та реплика, — сказала я с досадой, и скривилась. — Такой диалог испортил…
Брови Слага приподнялись.
— Я тут подумала, — объяснила я, — что это очень интересная завязка для триллера. Мужчина и женщина покупают фермы по соседству, начинают общаться, становятся друзьями, а потом выясняется, что мужчина — маньяк, повернутый на блондинках, и…
— Банально, — прервал меня сосед. — Пусть лучше маньячкой будет женщина, а жертвой — мужчина. Кстати, ты больная, Ками. На всю голову.
— Вдохновение всегда нападает на меня внезапно. А мусор и волосы и правда лучше бы сжечь… не верю я ни в какие ритуалы, но раз уж отчекрыжила челку, то надо закончить дело.
— Больная, — повторил уверенно Тулл.
…Но спустя пятнадцать минут стоял вместе со мной во дворе и смотрел, как пламя пожирает мусор и мои волосы.
— И что, — протянул Слагор, — это правда должно как-то избавить от душевной боли?
— Пустынницы заверили меня, что обязательно должно избавить. По мере отрастания челки мне будет становиться все лучше и лучше.
— Может, тоже попробовать? — задумался мужчина. — Надо отрезать немного волос и сжечь?
— Нет, друг мой, — усмехнулась я; меня по-прежнему мутило, но больше не было позывов к рвоте, да и на свежем воздухе голова уже не так сильно трещала. Кажется, гадость, которой меня поил Слагор, действительно помогает.
— Как это нет?
— Ты видел, что я с собой сотворила? Это же ужас какой-то, огрызки на лбу! Тебе тоже надо выстричь огрызки, причем на самом видном месте. Как только огрызки отрастут, ты исцелишься душевно.
— Хорошо, — покладисто сказал Тулл.
Я посмотрела на мужчину внимательно, серьезно, долго. Слагор Тулл либо очень-очень хороший человек, совестливый и эмпатичный, либо я очень-очень ему нравлюсь, раз он впустил меня к себе в дом, угостил импортными чайком и водкой, а после всю ночь следил за мной и ухаживал… Но волосы выстригать — это какой-то уже другой уровень…
— Слаг, это дурость, — протянула я, и улыбнулась. — Мне простительно, я творческая личность. Но ты-то?
— Дурость — мое второе имя.