Фея из Кореи
Шрифт:
"Буду ходить хоть три часа подряд - и все-таки дождусь встречи", - решительный настрой помогал не волноваться о том, какой будет эта встреча. И вот ее смелость была вознаграждена: после часа снования туда-сюда по улице среди немногочисленных по случаю дневной жары прохожих, Лиза увидела стремительно меряющую набережную длинными ногами, скрытыми под изумительно красивым бирюзовой шелковой тканью сарафана, а потом внезапно застывшую стройным маяком фигуру, которую так много раз рисовала в эти дни.
И теперь, когда выяснилось, что Джун никуда не сбегала, а просто случайно оставила записку на корейском языке ("Рассеянность, Цыпленок, более заразная штука, чем
– Тебе что нравится кто-то с базы? Кто-то из наших? Или из других отдыхающих? А может, Федя?
– выпытывала Лиза, теряясь в догадках, и шагая рядом с кореянкой, чья походка заметно замедлилась.
– Только не говори мне, что все-таки Костя выбрал из вас двоих тебя?
– вдруг пришло ей в голову.
– Ты мне, конечно, очень нравишься, но Толстушка... она для брата особенная. Что на него могло найти, чтобы он выбрал тебя? Поэтому он не волновался - знал, где ты?
– Цыпленок, что ж ты обо мне такого плохого мнения? Это ведь я - оплот морали и нравственности, этическое совершенство и уравновешенность!
– махнула рукой смеющаяся Джун.
– Так вот что ты себе напридумывала, глупая девчонка! Может, ты еще и с Хрюшей поделилась своими выводами?
– Поделилась, - кивнула Лиза.
– Я его вчера отругала, что он тебя мучает. Пристает с тренировками и не дает тебе прийти в себя после несчастной любви.
Джун, казалось, лопнет от смеха. У нее на глазах даже слезы выступили.
– Лиза-Лиза, тебе надо комиксы рисовать с такой фантазией! Не хочешь попробовать себя в жанре манхвы для девочек? Я и Хрюша? Да он мне как брат почти. А теперь...
– кореянка немного задумалась и нехотя продолжила.
– А теперь, похоже, не просто брат, а старший брат. Вот она судьба.
Лиза ничего не поняла - так и заявила Джун, а та отделалась отговоркой, что, дескать, Лизе пока рано понимать. А что рано? Подумаешь - Джун и Костик всего-то на три года старше.
– Постой, может, тебе Валя понравился все-таки? Он ухаживать умеет...
– А уж как Вале я нравлюсь - это и словами не выразить, - хмыкнула кореянка и деловито добавила.
– Ладно, Цыпленок ты мой ненаглядный, поедем-ка назад. Или нет, погоди!
Джун подумал, что уж теперь-то имеет полное право исполнить одно из своих маленьких, скромных желаний.
– Мы с тобой, моя... Цыпленок, займемся тем, чем занимаются все хорошие девочки, когда выбираются в город.
– Пойдем в краеведческий музей и библиотеку?
– спросило его наивное чудо в перьях.
– А может, лучше сразу назад? А то я всех всполошила - надо же народ успокоить.
Джун показательно закатил глаза, достал телефон и набрал Хрюшу:
– Да, я. Что хочу сказать? Твоя сестра меня нашла. А как - это ты свою Степашку поспрашивай, братец. Нет, пока не собираюсь. В общем, через пять часов мы вернемся. Да не кричи ты так! Я человек чести, между прочим. Как ты вообще это себе представляешь? Пройдемся по магазинам, пообедаем - как хорошие подруги. Сам ты бёнтхэ-сэкки! Конечно, поговорим. Я еще узнаю, почему это у моей... дорогой подруги ни одной приличной вещи в гардеробе нет... Все, братец, хочу, могу и буду.
Закончив эту содержательную беседу, во время которой Константин Аркадьевич Самойлов обвинил его в растлении малолетних, в нехороших намерениях и еще много в чем, Джун зажмурился от предвкушения.
Следующие два часа пролетели незаметно. Он с удовольствием наблюдал за перевоплощениями
– Ну хотя бы семь можно, а? А шесть с половиной?
– торговался он, но Лиза согласилась только на два. Платья. И это была победа. Ведь сначала упрямица отказалась принимать от него подарки. Конечно, Джун нашел выход. Он притворился грустным-грустным и сказал, что все осознает и ему очень неудобно, что его оплошность с письмом так перепугала добрую Лизу, и прийти в себя он сможет, только если как-то загладит свою вину. Тем более что из-за пожара скудный гардероб Лизы стал меньше еще на одну вещь - и опять-таки по вине соседа-соседки. Разумеется, это наивное дитя с радостью согласилось облегчить муки его совести. Но вот ограничила его свободу покупкой всего двух нарядов. И как так можно? Встретит он еще этих мужчин семейства Самойловых. Они ему ответят за то, что не развили в его драгоценной половине чувство стиля! Он ведь мог проглядеть свою судьбу из-за них!
– Ладно, два, значит, два. Но, чур, тогда с туфлями и... ну сама знаешь - со всем остальным.
– Джун, ты такая милая, когда смущаешься! Наверное, из-за стеснительности и нормальное белье купить не можешь.
– Эта мелкая... соблазнительница его еще и подкалывает! А как тут не смущаться, когда с девчонкой о таких деликатных предметах говоришь? Он ведь только начал.
Лиза провела эти два часа как в другом мире. Не потому, что в больших и сверкающих магазинах она никогда не была. Наверное, в Татринске были и более красивые модные лавки. Но главным было то, что она все это время провела с Джун, которая каким-то странным образом за эти два дня в разлуке переменилась. Как будто выросла еще. Как будто... если бы Джун была художницей, Лиза бы решила, что она только что нарисовала свою лучшую картину и ждет, что скажут зрители. Ее соседка была готовой к чему-то важному, а Лизу радовала возможность видеть эту новую, еще более ослепительную Джун. Радовала и пугала. Было очень страшно, ведь девушка ждала чего-то подобного, но не думала, что это произойдет так скоро. Она надеялась, что дома, то есть совсем дома, в Татринске, они с Джун продолжат общаться, может, не ежедневно. Хотя кто помешает Лизе потихоньку приходить на ее факультет и поглядывать из-за угла? Но если прекрасная кореянка все же нашла свою судьбу, то теперь она будет все время проводить с ним даже здесь, на берегу моря.
"Почему меня это совсем не радует? Разве не должна я поддерживать свою новую подругу, ведь на этот раз, я уверена, я и моя подруга влюблены в разных людей. Хотя бы потому, что я вообще ни в кого не влюблена, кроме нее. Только бы не вырвалось ничего неосторожного..."
Эти два платья - солнечно-желтое, какое-то все пушистое, даже с перышками маленькими, и лавандовое - Джун выбрала для нее сама, заявив, что ее вкусу трудно доверять. Джун смотрела на нее почти с восхищением и улыбалась не насмешливо, не иронично, а открыто и солнечно. Ее вода, без которой не возможно творчество, не мыслима живопись, ее звезда, на которую можно смотреть и издалека, ее тайна, самая светлая и самая печальная.
– Ну, ты снял денег, идиот? Или твой жуткий английский опять никто не понял?
– У меня он хотя бы жуткий...
– Что ты там ворчишь, младший?
– Хён, почему-то пишут, что в выдаче отказано.
– Да ты просто не на ту кнопку нажал, а теперь выдумываешь!
– Нет, наверное, в этом банкомате просто нет наличных.
– В десятом подряд? Ну ты и идиот!