Филарет - Патриарх Московский
Шрифт:
Государь нахмурился и взглянул на меня.
— Ну, согласен.
— Собрать умных во круг себя трудно, труднее удержать и сохранить. А почему?
— Почему?
— Потому, что дурак, он хитрый, и умного будет оговаривать, клеветать на него, и ты усомнишься в умном и уберёшь его от себя. Вот как с Адашевым.
— Что с Адашевым?! — рыкнул царь.
— Я подумал сегодня, государь над твоими словами о нём. И хотел тебя спросить, не могло ли случится так, что его оговорили?
Царь вскинулся, упав на спинку кресла и задрав бороду чуть
— Какое тебе до него дело?!
— Мне? Совершенно никакого. Ты спросил меня утром, а я, когда сегодня головой стукнулся об пол, вынужден был лежать и думал. Государство у тебя большое, а недовольных тем, что отец и дед твои объединили земли под свою руку, очень много. Надо ли им радеть за земли твои, государь, и за тебя? Думаю, что нет. Вот и чинят они тебе каверзы, изводя верных тебе людей, без которых и ты ослабнешь и государство твоё, ибо нет такого человека, который смог бы одной рукой закрыть и голову и жопу.
Царь смотрел на меня с гневом, а дед с жалостью. Я тоже уже жалел, что начал говорить, но царь вдруг рассмеялся.
— Как-как? Закрыть и голову, и жопу одной рукой? Аха-ха! Слышь, Петрович. Ну, у тебя и внук-умник. Подумал он, значит над моими словами! Аха-ха! Ну, хорошо! Ты считаешь, что я зазря опалился на Адашева?
— Не мне судить. Тебе решать, государь. Ты держал его возле себя долго, значит знаешь его хорошо. Не думаю, что другие бояре и воеводы лучше него. Все люди одинаковые, но дурак ли он, государь?
Царь почесал затылок.
— Не дурак, это точно. С Мстиславскими он контрах. И на Ливонцев идти не хочет. Всё бы ему Азов да Крым взять.
— А разве это плохо? Не он один за то, чтобы южные и восточные рубежи укреплять да расширять.
— Так он же не за войну с Крымом, а против войны с Ливонцами, а это две большие разницы.
— Думаю, не он один против войны с Ливонцами.
— Понятно, что не один. Бай дале, Федюня. Складно у тебя получается.
— Вот, ты сам сказал, что он не дурак, а мы уже утвердились в том, что умных мало, так?
— Так, — согласился царь.
— Зачем же ты его гнобишь? Ведь умрёт он от немилости твоей, как дерево, не поливаемое хозяином.
— Ты говоришь, надо умных держать возле себя, а вот епископ Вассиан учил меня, что держать рядом с собой тех, кто умнее тебя, опасно.
— Не знаю. Не мне судить епископа, государь, но зачем тебе дураки? Чем они помогут тебе и государству в трудную годину? Для забав, да, с дураками весело. А воевать я лучше бы пошёл с умными. Это ратнику думать не надо. Куда послали рубиться, туда и поскакал, а воевода думать должен. Положить войско большого ума не надо. Выиграть схватку — вот шахматная задача. Ты же, кстати, не зовёшь играть в шахматы дураков? Ибо… Что с них толку? Или казной руководить?
Царь тихо рассмеялся.
— Тут ты прав. Но откуда ты всё это знаешь, Федюня?
Я помолчал, вроде как подумав, но не ответил, а лишь пожал плечами.
— И всё-таки ответь! — настоял государь
— Думаю над
Головин кивнул.
— Давно приметил. Вдумчивый отрок.
— Но мне мало кто из окружающих говорит о таком. Почему?
— Наверное потому, что они умнее меня, государь. По настоящему умный человек молчит о том, что знает.
Государь задумчиво прошёлся по спальне и, молча остановившись у кресла, стал стягивать с себя уже расстёгнутый ранее кафтан. Поняв, что пришла моя очередь «ублажать государя», я встал, помог ему поднять рубаху и быстро вколол две пчелиные иглы меж позвонками, поднимаясь всё выше от места первоначальной боли.
— Боль ещё чувствуется? — спросил я.
— Совсем чуть-чуть. Главное, не закусывает.
— Ещё туда вколю, — предупредил я и вколол двух пчёл в то самое болевое место.
Посчитав до сорока, я выдернул пчелиные жала и, одёрнув царю рубаху, погладил его по спине, словно растирая.
— Сильная у тебя рука, — удивился государь, а я вспомнив про ещё одно своё умение, предложил:
— Хочешь, я тебе плечи помну?
— Как это? — удивился он.
— Садись в кресло и положи руки на колени.
Я зашёл царю за спину и, аккуратно положив ладони на плечи, стал нежно разминать мышцы пальцами.
— О-о-о, — едва не застонал царь. — Петрович…
Посмотрев на деда и, увидев его удивлённые глаза, я лишь на мгновение поднял брови и сосредоточился на массаже. Хорошо размяв плечи, и руки до локтей, я снова вернулся к плечам. Потом, осторожно размяв шею, мои пальцы промассировали затылок и легли на голову, цепко обхватив её со всех сторон, «крабиком». Большие пальцы лежали между затылочных «шишок» и ухом. Я напрягся и стал медленно поднимать руки, пытаясь приподнять царя с кресла за голову.
— Ты что делаешь! Голову мне оторвёшь!
— Надо совсем чуть-чуть, государь. Разве тебе не хорошо?
— Оч-ч-ень хорошо, — прошептал Иван Васильевич. — Так и весел бы за выю (3). Даже в голове просветлело.
— Кровь в голову пошла.
— Кровь в голову пошла, моча (4) ушла, — сказал царь.
1 — Знаменный распев — это унисонное, мелизматическое богослужебное пение, имеющее свою специфическую нотацию, называемую столповой нотацией.
2 — Жульё — жуль «вор, мошенник». Связано с болгарским «жуля» — «царапаю, тру, обдираю», сербохорватский — жулити «драть»
3 — Выя — шея.
4 — Моча — цслав. моча «болото».
Глава 9
Я едва не рассмеялся, а царь был серьёзен.
— У тебя, государь, слишком напряжены мускулы и стянуты жилы.
— Что такое жилы знаю, а мускулы?
— Мясо на костях, что жилы держат, так зовутся мускулы по-латыни. Был у меня другой грек-репетитор, тот хорошо строение тела человеческого знал. Анатомия, называлась наука. Вскрытие, — обозначает. Меня обучил.