Филарет - Патриарх Московский
Шрифт:
— Видишь, дела какие? — сказал царь, не глядя мне в глаза.– Обидеть легко можно… Всем не угодишь.
Я лишь покивал, соглашаясь.
— Так может и мне уголь твой пить? — переменил тему разговора Иван Васильевич.
— Конечно, государь. И не только уголь. Ещё травы пособираю, что ртуть выводят. Взвары сделаю. Вместе пить будем. Сколько ты, столько и я.
— Не пойму, откуда ты всё это знаешь? — покачал головой царь.
— Говорю, же, что запоминаю я всё легко. Всё, что грек рассказывал, всё помню. Мне
— Так, где тот грек-то?
— А я не говорил разве? Преставился он прошлым летом.
— Ах, да! Говорил! Пошли к царице, проведаем, да с царевичем поговорим! Он на её половине обитает. Не хочет царица его от себя отпускать. Тебе место там посмотрим. На этой половине Ивановы палаты стоят пустыми и тебе бы тут место нашлось, а на женской половине всё мамками, да няньками занято.
— Я бы пока на твоей половине, государь, пожил. Пока мы с царевичем сойдёмся, может время пройти некоторое. А вдруг не по нраву я ему придусь? Учителей редко кто любит. Да и вбили уже ему репетиторы свои уставы. Переучивать труднее, чем сразу учить. Может не понравиться ему моя учёба.
— Мало ли что? Не понравится! Заставим! — посуровел Иван Васильевич.
— Насильно мил не будешь, государь. Ты против шёрстке гладишь, а другой кто погладит щенка по шёрстке, и щенок из другой руки есть станет, а твою руку укусит, когда вырастет. Ты же помнишь, как сам рос и бояре тебя гнобили и еды лишали?
Царь нахмурился и помрачнел.
— Ты откуда знаешь про бояр?
— Люди сказывали на торжище.
— Что сказывали?
— Что бояре тебя в детстве мучили и сейчас извести хотят.
— Так и сказывали?
— Так, государь.
— Схватить надо было! — гневно крикнул Иван Васильевич. — Почему не схватил?!
Он поднял на меня руку, но увидев моё сжавшееся от страха детское тело, опомнился и поник плечами.
— Забываю, что отрок ты, а не зрелый муж. Больно складно речи ведёшь. Худо, что ты невелик годами.
— Может худо, а может и ладно.
— Ну, да. Никто не подумает, что ты мой советчик.
— Я, советчик? Да, Господь с тобой, Великий Государь. Какой из меня советчик? Да и что я могу посоветовать со своих невеликих годов? Что я видел? В науках — да, разумею, а в советах… Вон, про Адашева сказал, что он умный, а не знал, что он заговорщик и жаждет извести тебя, государь.
— Много жаждущих гибели моей. Как щенки ластятся, даже коих кормил с руки, а кусают, аки гады.
— Другие кормили лучше, государь.
— На всё у тебя есть ответ, — покачал головой Иван Васильевич. — А про голову в твоём листке правда написана?
— Так грек говорил. Болезнью такой шляпники страдают, что шерсть ртутью обрабатывают при валянии. Она мягкой становится. Да много, где ртуть применяют. Позолота, к примеру…
— А ты, говоришь, не советчик, —
Мы вышли.
Царица сидела дремала. Иван Васильевич подошёл и, осторожно притронувшись рукой к её плечу, разбудил.
— Негоже, душа моя, дремать на закате. Бесы душу украсть могут.
— Сморило меня, Ванечка.
— Хотел, Ивану дружка представить. Не устал с мамками и няньками жить, сын? Фёдор, на моей стороне обитать станет. Может и ты переберёшься на мужскую половину?
Царевич с тоской и неуверенностью посмотрел на мать, а та сразу схватила его за руку и притянула к себе.
— Не отдам, государь! Одна он отрада у меня!
— Ладно-ладно, душа моя. Пусть будет у тебя. Но как с урокам быть? Фёдор такую забавную и лёгкую цифирь выдумал, что даже я разобрался и сейчас без костей могу сложить два больших числа. По памяти.
Я удивился.
— Тренировался он без меня, что ли? — подумал я.
— Тебе же не с кем было резвиться? Вместе можете и верхом кататься. Я видел, как он ладно на большой кобылице держался. Наравне со взрослыми воями.
— Я тоже могу! — с вызовом сказал царевич.
— Так и говорю… Будет тебе соратник. Фёдор только на одно лето тебя старше.
— На одно лето старше, а такой умный? — удивился царевич. — А почему я не придумал цифирь?
Царь за ответом обернулся ко мне. Я растерялся.
— Мой учитель на арифметике был повёрнут, — я покрутил пальцем у виска. — Всю душу из меня вынул. Только цифирью разной и забивал мне голову. Счётом владею хорошо. А во всём остальном я дурак дураком. Поучишь меня, Иван Иванович, другим наукам.
— Дурак-дураком? — удивился царевич и рассмеялся. — Ладно. Поучу тогда.
— Пошли, мне выберем место. Покажешь, где мне жить? Ты же там всё лучше знаешь?
Царевич неуверенно посмотрел на отца и на мать.
— Пойду, матушка? Покажу ему место?
Царица глянула на меня, на царя и, вздохнув, махнула рукой.
— Ступай, уж.
Мы вышли из царицыной рукодельной палаты и Иван, оглянувшись на закрывшуюся за нами дверь, вдруг резко припустил с места и понёсся по коридору.
— Догоняй, — крикнул он.
Я бросился за ним, пробуксовывая на поворотах по начищенному воском полу.
— Давно вы, Михаил Иванович, не бегали по длинным царским коридорам, — подумал я, вспоминая коридоры своей больницы, которую некоторые называли «вотчиной» Трубецких. Я тормознул и проехался на ногах.
— О, мля, и фамилия вспомнилась!
— Ты чего?! — крикнул Иван, выглядывая из-за очередного поворота. — Побежали!
— Как ты тут бегаешь? Я чуть не убился.
— А я подошвы канифолью натираю, — он рассмеялся. — Иначе беда! Порой так натрут пол, что ноги как у коровы на льду разъезжаются. Я тебе дам смолки. У меня есть.