Филарет - Патриарх Московский
Шрифт:
— Любые?
— Да. Но если сразу, то спасёт. Есть яды очень быстрые, от тех нет.
— Какие это быстрые? — странным тоном спросил царь.
— Я не разбираюсь в ядах, государь. Так грек-репетитор говорил. Лекарства от всего не бывает.
— Бывает, — вздохнул Иван Васильевич.
— Какое? — удивился я.
— Топор, — криво ухмыльнулся он.
— Не-е-е… Это не лекарство. От лекарства человек живой, а от топора, не очень.
— Не очень? — он рассмеялся и вспомнив про царицу, обернулся к
Царь уткнулся взглядом в болезненное лицо жены и сразу помрачнел.
— Сейчас, душа моя. Девка с рындой принесут ступку, мы ражмелим этот… э-э-э… это… лекарство и тебе станет легче.
Он посмотрел на меня.
— Станет ведь?
— Станет, государь, — согласился я. — По крайней мере новый яд он выведет. Мы то точно не знаем, что они там намешали в эти порошки? И спросить не с кого. Лекарь-то умер! Очень удобно!
Иван Васильевич снова скрипнул зубами.
— Лекари, мать их через коромысло! — пробормотал он и перекрестил лицо. — Прости, Господи!
Принесли каменную ступку — размером с небольшое ведро, пестик и деревянную миску. Я бросил в ступку недоеденные мной с царём угли и раздробил их пестиком до кусочков размером с маленькую таблетку, думая о том, как «оно» будет выходить из организма царицы.
Отложив в миску двадцать кусочков, я растолок их ступкой до порошкообразного состояния, положил в миску ложечку и подал это всё своей тётке, состроив извиняющееся лицо.
— Вот, государыня-матушка, возьми ложкой порох, положи в рот, запей водой и проглоти.
Царица недоверчиво взяла миску. Руки у неё дрожали и мне показалось, что она может рассыпать порошок. Видимо об этом же подумал царь, так как быстро сказал.
— Сам ей дай.
Я шагнул ближе вовремя подхватил выпадающую миску и, набрав маленькой деревянной ложечкой порошка, предложил его царице. Анастасия глянула с нескрываемой тоской и брезгливостью на ложку, перевела взгляд на царя, и сразу приоткрыла рот.
Я же ловко сунул в него ложкой, а девка поднесла кружку с водой. Мысленно стукнув себя по лбу той же ложкой, я спросил, с надеждой, у девки:
— Варёная?
— Кто?
— Дед Пихто. Вода, говорю, варёная?
— Колодезная, как царица любит.
Я отнял от царицыных губ посудину.
— Давать только хорошо варёную воду.
Девка выпучила на меня глаза.
— Зачем это?
Я посмотрел на царя. Тот вздохнул.
— Сам проследи, Фёдор. Им говорить, что воду в супе толочь. Хоть всех под топор, никакого сладу нет.
— Это мы о том вчера и говорили, — не удержался я. — Про умных людей у трона в трудную годину.
Царь снова вздохнули искоса глянул на меня.
— Дочка Мстиславского… А кого ставить к царице?
— Понятно. Умных к умным послали, а их к тебе…
—
— Да, ладно, — я махнул рукой. — Где тут поварня?
— Показать? — спросил стражник.
— Покажи, — распорядился царь, снова вздыхая.
Взяв с собой кружку, я следом за рындой вышел из мастерской. Он направился вниз по лестнице, но не вышел на крыльцо, а открыл ещё одну дверь и мы спустились ещё на пролёт ниже на «цокольный» этаж.
Тут стояла нормальная «запарильня» большого ресторана, ибо варилось, булькая в десятках котлов, и жарилось, шкворча на десятках сковородках, мяса, рыбы и иной снеди несметное множество. Поварня была огромной. Особо не вникая в процесс, а просто найдя «варёную» воду и набрав её в кружку, мы поднялись обратно, причём были «обласканы вниманием» нескольких хитрого и хмурого вида праздно шатающихся хорошо одетых людишек, один из которых подойдя, что-то спросил моего сопровождающего.
— Дворцовые стряпчие1, — сказал тот, когда мы поднимались по лестнице.
В мастерской царицы народу прибавилось. Появились двое ребят: один лет десяти, а другой лет четырнадцати, одетые в сафьяновые сапоги, ферязи, накинутые на кафтаны, и низкие шапки с меховой опушкой, и особа «духовного сана» в рясе и скуфье. А рядом с царём стоял мой дядька по отцовской линии Данила Романович.
Увидев такое количество людей и попав под их пристальные взоры, я мысленно вздрогнул, поняв, что моей спокойной жизни наступил конец.
— Вот, Данила Романович, привёз я твоего племянника, — сказал царь, подозвав меня рукой, — Фёдор, Никиты Романовича сын. Зело грамотен, отрок… Да так грамотен, что награждён мной чином боярским, за то, что наладил счёт казне государевой.
По залу прошёл завистливый и удивлённый вздох.
— Отныне он приставлен к сыну нашему — наследнику Ивану, как наставник по грамоте и воинской справе, — сказал Иван Васильевич. — Он и в этом гораздо рьян. Вместе станут у тебя, Данила Романович, эту самую воинскую справу постигать. Понятно?
— Понятно, государь, — склонил голову воевода и царский дворецкий.
— К тому же царице будет служить, как…
Царь задумался и посмотрел на меня. Я пожал плечами.
— Как будет служить, потом решим, — махнул рукой царь. — Все его рекши2 исполнять безусловно.
Государь погрозил «пажам» кулаком.
— Дозволяю ему сечь вас лично. Где были?
— Царица Настасья Романовна отпускала. Побыть одна хотела, — сказал старший.
— Даже если она вас, стервецов, отпускает, чтобы побыть одна, вы должны за дверьми стоять, а не собак гонять.
— Мы не гоняли, мы до ветру бегали…
— Ну, ты слышишь? — спросил царь меня, разводя руки.
— Слышу и вижу, — сказал я. — Разберёмся.
«Пажи» зыркнули на меня исподлобья и многообещающе.