Философская антропология. Исторические предпосылки и современное состояние
Шрифт:
После Экхарта другие мистики, такие как Г. Сузо и И. Таулер, довели это учение до крайности. Человек должен стать совершенно «ничтожным». Ему следует отречься от своей индивидуальности вкупе с мышлением и волей, коль скоро человеческое бытие в глубине своей должно быть едино с божественным. Здесь отдельный индивидуум полностью исчезает в мистическом слиянии с Богом.
В эпоху Возрождения — в первую очередь у Джордано Бруно — мистически-иррационалистическая тенденция все больше определяется пантеистическими влияниями, и таким образом достигается связь религиозных и мистических мотивов. Значительный поворот к антропологии готовится уже у Якоба Беме, когда он учит, что существенное бытие следует искать не в потустороннем, небесном
Однако поистине главенствующее значение иррационалистическая антропология обретает лишь позднее, у Блеза Паскаля. Рационализм и иррационализм резко противостояли и в нем самом как личности. С одной стороны, он — выдающийся математик своего времени, превыше всего ценивший в этой области ясность и чистоту методов. Он сознавал значение разума для человека вообще, говоря, что человек не есть тростинка, ветром колеблемая, — он есть мыслящее существо и благодаря этому возвышается над всеми природными существами.
С другой стороны, Паскалю была видна и ограниченность возможностей рационального мышления при решении существенных проблем человеческого бытия. Разум сплошь и рядом оказывается в неуверенности, во власти сомнений и противоречий. Человеческая природа в глубине ее представляется ему парадоксальной и абсурдной. Важнейшие аспекты человеческого существования принадлежат сферам морали и религии, а для того, чтобы понять их, нужны иные методы, чем те, которыми пользуется исчисляющий интеллект. Сферы морали и религии на самом деле всегда окутаны туманом. Они не отличаются ясностью и понятностью. Постичь здесь что-то способно только чувство, живая способность сердца.
Только сердцем можно постичь глубочайшие связи в человеческой сущности, ведь они имеют принципиально иррациональную природу. Но и в этой области Паскаль не бросается в пучины безграничного иррационализма. Он не просто противопоставляет жесткий порядок разума чувственно-хаотическому становлению; он противопоставляет одному порядку другой порядок. Ведь и у сердца тоже есть свой «порядок», своя «логика»; и оно имеет свои принципы, о которых, правда, не ведает разум, но они, тем не менее, обладают своей собственной значимостью и истинностью. Таким образом, картина человека у Паскаля определяется двумя факторами: во-первых, противоречием между рациональным и иррациональным вообще, во-вторых, Диалектикой порядка и глубины хаоса в самой сфере иррационального. Оба эти фактора сыграют существенную роль при дальнейшем развитии иррационалистической антропологии.
Тот протест против рационализма эпохи Просвещения, который уже появляется у Паскаля, находит свое наиболее яркое выражение в романтизме. Одним из его предвестников является Жан Жак Руссо. Он выступает против рационалистической цивилизации, искусственность которой омертвила бы подлинную сущность человека, и требует возврата к естественным способностям сердца и к естественным чувствам. В романтизме сущность человека полностью принадлежит иррациональной стихии жизни. Разум и воля отступают на задний план, освобождая место чувству и фантазии. Жизнь в ее постоянном становлении и устремленности в бесконечность не может быть схвачена и постигнута с помощью жестких понятий и систем. Романтик устремлен к изначальному, неведомому, мистическому, бесконечному. Он, возносясь с помощью чувств в космос, пытается выйти за пределы данной в ощущении действительности. Такое преодоление границ происходит больше в искусстве, в особенности — в поэзии, чем в науке. Религия тоже играет здесь важную роль, однако не та религия, которая сводится к институтам и догмам, а та, которая строится на живой, коренящейся в чувствах вере.
Романтизм отдает предпочтение жизни бессознательно-чувственной перед жизнью, направляемой сознательно. «Ночная», теневая сторона жизни с ее темной непостижимостью, загадочностью, неисповедимостью и глубиной
И все же романтический идеал не обязательно означает полное растворение отдельного индивида в каком-то всеохватывающем целом. И здесь тоже имеет место острое диалектическое противоречие. Романтизм — именно в противоположность к рационализму — делает акцент не только на текучей, бесконечной «все-жизни», но и на оригинальном, гениальном индивиде. Гений, правда, живет, поддерживая внутреннюю связь с окружающими его космическими и религиозными силами, но, в противовес им, сохраняет свою самостоятельную экзистенцию.
Диалектика индивидуальной жизни и иррациональной жизни как целого — диалектика, с которой мы уже встречались раньше, — находит свое новое выражение в более поздних формах иррационалистической антропологии. В качестве типичных представителей антирационалистического мышления, находящегося под влиянием романтизма, мы хотели бы кратко упомянуть здесь только трех: это Гаманн, Якоби и Карус.
Сухой рациональности разума Иоганн Георг Гаманн противопоставляет живые творческие силы человеческого бытия, исходящие из целостного первоначала. Знание, которое дает разум, только мешает, он скрывает путь к этой подлинной первопричине. В противовес разумному знанию, нужно вновь разбудить силы темного подсознательного, которые еще живут в детях, в дикарях, в сумасшедших, но утрачены современным цивилизованным человеком.
Творческие формирующие силы в человеке Гаманн ищет, исследуя в первую очередь проблему языка. И здесь принципиально важно обнажить подлинные первопричины и дать им действовать свободно. Тогда язык перестанет быть мертвым понятийным аппаратом и возродится как живой орган. Важную роль Гаманн при этом отводит поэзии, которая, согласно ему, была первоязыком рода человеческого.
Аналогичную борьбу против рационалистического окостенения, интеллектуалистского цивилизаторства и поверхностности ведет также Фридрих Генрих Якоби. Он — философ чувства и веры, рассматривающий все разумное мышление как нечто второразрядное и производное. Системообразующему рассудку он противопоставляет внутреннюю жизнь личности. Он видит ее не только в абстрактной изолированности, но и во внутренней связи с живым «ты». Однако доступ к «ты», как и ко всем существенным сферам бытия, и прежде всего к Богу, обеспечивается только проникновением в подлинные глубины чувства и веры.
На этих же большей частью неосознанных глубинах концентрируется мышление Карла Густава Каруса. Согласно его учению, душу нельзя отождествлять с сознанием. Наоборот, она, в сущности, есть бессознательно-творящая жизнь. Эта жизнь души образует неразрывное единство с жизнью тела — единство, которое может быть разложено на составляющие только в абстракции. Душа всегда внутренне связана с первосилами биологического и космически-природного бытия, которые постоянно активны. Сохранить и углубить эту связь — вот существенная задача человека.
За эпохой романтизма в XIX веке следует эпоха натуралистической философии, которая вновь отодвигает чувственную сторону души человека на самый задний план. И все же в этом натурализме есть тенденция, подготавливающая новое возвращение иррационалистической философии. А именно: если иррационалистическое мышление стремится растворить все неизменные формы и нормы в потоке постоянного становления, то существуют и натуралистические направления с совершенно аналогичными устремлениями [12] .
12
Понятие натурализма здесь шире, чем в посвященной ему главе; ясно видно, что данные здесь его определения кое-где противоречат предпринятым дефинициям. Тот натурализм, о котором идет речь здесь, отличается большим актуализмом.