Философские аспекты суфизма
Шрифт:
точила!
Горе нации, которая провозглашает грабителя героем и мнит
великодушным горделивого завоевателя!
Таре нации, которая презирает страсть в своих снах, а, воспрянув от забытья, смиренно покорствует!
Горе нации, которая возвышает свой голос, лишь когда идет
в погребальном шествии, которой нечем похвалиться, кроме руин, нации, которая взбунтуется, лишь когда палач занесет топор
над ее головой!
Горе нации, чьи сановники — лисы, чьи философы —
Горе нации, которая встречает нового правителя зычным
звуком труб, а провожает гиканьем только затем, чтобы вновь
при трубном гуле встретить другого!
Горе нации, чьи мудрецы онемели от прожитых лет, а богатыри еще лежат в колыбели!
Горе нации, что разъята на части, каждая из которых мнит
себя нацией! <…>
164
И просил кто-то:
— Скажи нам о том, что и сейчас движет твоим сердцемГ
Он посмотрел на просившего и сказал в ответ, и голос его-
звучал так, словно это пела звезда:
— В своих сновидениях наяву, когда вы умолкаете и вслушиваетесь в свою глубочайшую сущность, мысли ваши падают, точно хлопья снега, кружатся и одевают все звуки ваших пространств млечным безмолвием.
Что суть сны наяву, как не облака, которые дают бутоны и
расцветают на небесном древе вашего сердца? Что ваши мысли, как не лепестки, которые ветра вашего сердца рассеивают по
его холмам и долам?
Как вы пребываете в ожидании покоя, покуда бесформенное
в вас не примет форму, так облако собирается и кочует, покуда
Благословенные Персты не придадут его седому желанию обличье малых кристальных солнц, лун и звезд.
Тогда сказал Саркис, тот, что был маловерным: — Но ведь придет весна, и все снега наших снов и мыслей
истают и исчезнут.
И ответил он:
— Когда Весна отправится искать Своего возлюбленного
среди дремлющих рощ и виноградников, снега впрямь истают ч
потоками устремятся к реке в долине, дабы стать кравчими для
мирта и лавров.
Так и снег вашего сердца истает с приходом вашей Весны, и
тогда ваша тайная тайных устремится потоками в долину на
поиски реки жизни. И река облечет вашу тайная тайных и понесет ее к берегам великого моря.
Все истает и обратится в песнь, когда придет Весна. Даже
звезды, эти огромные снежные хлопья, которые медленно падают на большие поля, и те претворятся в поющие потоки. Когда
солнце Ее лика взойдет над более обширным небосклоном, найдется ли какая оледеневшая соразмерность, которая не обратится в струящийся напев? И кто из вас не хотел бы стать кравчим
для мирта и лавра?
Еще вчера вы вздымались
не было у вас берегов, как не было в вас и сущности вашей.
И тогда ветер, дыхание Жизни, соткал вас — покров света на ее
лик; потом ее рука собрала вас и придала форму, и, высоко
подняв голову, вы искали вершин. Но море шло по вашему следу, и песнь его все еще с вами. И хотя вы успели забыть о своих истоках, оно вечно будет напоминать о своем материнстве и
вечно будет призывать вас к себе.
В своих скитаниях среди гор и в пустыне вы всегда будете
помнить глубины его прохладного сердца. И пусть часто вам
неведомо будет, что вас неудержимо влечет, знайте — это его
всеобъятный и мерный покой.
Да и может ли быть иначе? В роще и в беседке, когда струи
дождя пляшут в древесной листве на холме или падает снег, 165
благословение и згвет; в долине, когда вы ведете стада к реке; в полях, где ручьи — эти серебряные потоки — окаймляют зеленое одеяние; в ваших садах, где ранним утром росистые капли
отражают небеса; в лугах, где вечерний туман наполовину
скрадывает ваш путь,— всюду море с вами, означая ваше происхождение, взывая к вашей любви.
Это хлопья снега в вас стекают в море.
Утром, когда они прогуливались по Саду, у врат появилась
женщина. Это была Карима, та, которую ал-Мустафа в свои
детские годы любил, как сестру. Она ни о чем не просила, даже
не постучала в ворота, лишь с тоской и печалью смотрела в
Сад.
Ал-Мустафа, увидев желание в ее взоре, легкой поступью
лодошел к вратам и растворил их. Она вошла, и он приветствовал ее.
— Почему ты совсем отдалился от нас?— спросила Карима.— Мы тоскуем без света твоего лица. Ведь все эти долгие
годы мы горели любовью к тебе и с тоской и надеждою ждали
твоего возвращения. Теперь народ взывает к тебе и хочет говорить с тобою, а меня послали просить, чтобы ты показался народу, уделил нам от своей мудрости, утешил сердца отчаявшихся и избавил нас от нашего неразумия.
Глядя на нее, он сказал:
— Если меня зовешь мудрым, то и всех зови мудрыми. Я —незрелый плод, все еще льнущий к ветке, ведь только вчера и
?был цветком.
Не зови никого вокруг глупцом, ибо воистину мы ни мудры, ни глупы. Мы зеленая листва на древе жизни, а сама жизнь
выше мудрости и заведомо выше глупости.
Так ли уж я отдалился от вас? Разве ты не знаешь, что есть
•одно лишь расстояние,— то, которое душа не в силах измерить
мыслью? А когда душа измерит его, оно обращается в ее ритм.