Финляндия на пути к войне

Йокипии Мауно

Положительную роль в решении вопроса сыграли два существенных фактора. Еще в довоенные годы в Финляндии было принято радикальное жилищное законодательство и создана эффективная административная система по ее претворению в жизнь. В результате комитет профессора Т. М. Кивимяки, опираясь на старую проверенную базу, смог быстро подготовить закон о срочном обустройстве переселенцев. С другой стороны, сельское население Карелии, представленное мелкими земледельцами, было исключительно однородным; практически отсутствовали крупные поместья, а карликовые хозяйства были большой редкостью. По предложению комитета Кивимяки последним, при их расселении, можно было прирезать дополнительные наделы: законодательство об обустройстве содержало в себе, таким образом, социально прогрессивные элементы земельной реформы.

Сложности заключались в том, что предназначенные для этих целей государственные земли находились далеко на севере, где занятие сельским

хозяйством в целом было сопряжено с трудностями, тогда как земли корпораций и объединений были относительно невелики. Поэтому для наделения землей следовало обратиться к частным владениям. Самые крупные из них должны были в пропорциональном отношении выделить наибольшее количество земли, какую часть — средние, мелкие освобождались от этой обязанности. Бремя отчуждения земли тяжело сказалось на всех сколько-нибудь состоятельных хозяйствах, что, естественно, в огромной степени повлияло на настроения в обществе.

При разработке законопроекта о денежных выплатах карельскому населению комитет под руководством управляющего банком Т. Рейникка исходил из необходимости полной компенсации всем потерпевшим. Правительство в своем проекте применило этот принцип только по отношению к некоторым категориям мелких хозяйств, тогда как крупная собственность компенсировалась лишь частично, следуя определенной шкале, согласно которой самые крупные состояния получали только 5 % их стоимости. Этот вариант отражал точку зрения экономистов социал-демократического лагеря, тогда как представители Аграрной партии энергично требовали полного возмещения потерь или применения более «мягкой» шкалы. Парламент пошел навстречу надеждам и пожеланиям карельского населения, подняв 29 июля 1940 г. верхнюю планку полной компенсации до 320 тысяч марок, после чего только вступала в силу прогрессивная шкала оценок. Для изыскания средств на выплаты парламент в том же июле 1940 г. ввел тяжелый налог на все имущество, стоимость которого превышала 40 тысяч марок.

Таким образом, в обстановке сохранявшихся после Зимней войны трагических настроений удалось быстро провести в жизнь серьезные решения. Принятые законы, тем не менее, сами по себе еще ничего не давали, требовалась огромная работа и значительно больше времени, чем это поначалу казалось. И хотя комиссии по обустройству приступили к работе в конце июля 1940 г., первые семьи переселенцев получили землю только в середине ноября.

Искушение взять и разрубить гордиев узел одним ударом, если такой случай представится, подстерегало нашу страну уже весной 1941 г. И что самое худшее, в Германии это, кажется, отчетливо понимали. Показательна в этом смысле беседа служившего в германском МИДе д-ра Мегерле со шведским посланником в Берлине Рихертом 9 мая 1941 г. Мегерле, про которого Рихерт писал, что он «находится в ежедневном контакте с министром иностранных дел Риббентропом», сказал: выяснение отношений между Германией и Россией неизбежно. Обе стороны осуществили достаточные приготовления. В войне Германии и Советского Союза, категорически утверждал он, Финляндия не может оставаться нейтральной. Финны не могут устоять против соблазна вернуть обратно потерянные провинции, добавил он.

Аналогичную оценку финских настроений в своем рапорте от 10 июня 1941 г. на имя специалиста по восточным делам Альфреда Розенберга дал побывавший в апреле 1941 г. в Финляндии пропагандист в области культуры Гюнтер Тэр (Thaer).

6. Утечка информации о будущей войне

Изложенные выше события — вербовка в батальон СС, строительство дорог в Лапландии, оживившийся культурный обмен с Третьей империей, поездки финских офицеров в Германию на учебу и пр., хорошо известные посольствам Швеции, Англии и США, посылавшим своим правительствам подробные сведения и обменивавшимися ими между собою, — свидетельствовали о том, что внешнеполитическая ориентация Финляндии в апреле-мае месяце стала постепенно склоняться в пользу Германии. Ее посланник в Хельсинки Блюхер отметил это с особым удовольствием 18 апреля 1941 г.:

«Быстрое преодоление югославского сопротивления произвело на финское правительство и политические круги страны глубокое впечатление и укрепило в самых широких слоях общества веру в нашу окончательную победу. Это особенно знаменательно, поскольку югославский поход изначально рассматривался ими как пробный камень в соотношении сил стран оси и их противников».

И все же вышесказанное недостаточно для утверждения того, что Финляндия уже окончательно сделала свой выбор в приближавшемся и пугавшем восточном конфликте. Президент Финляндии и министерство иностранных дел, напротив, старались распространять на Западе представления о том, что Финляндия по-прежнему уважает свой традиционный нейтралитет и предпринимает усилия по его сохранению даже в нынешней сложной обстановке. Посольства западных стран «держали ушки на макушке».

Настоящую военную тревогу,

кажется, поднял шведский военный атташе полковник Г. М. фон Стединг, у которого были теплые отношения как с финнами, так и с германским военным атташе в Хельсинки Рёссингом. 24 апреля 1941 г. последний начал приоткрывать карты. «Германия планирует нападение на Советский Союз в начале или середине июня», — заявил он прямо. Выбор времени зависел от положения дел на других фронтах, на Балканах и в Северной Африке. Военно-воздушных сил не хватило бы для одновременных наступательных операций на всех фронтах. Планирование операции против Советского Союза было проведено «при взаимопонимании и отчасти при сотрудничестве с финнами». Два вопроса касались непосредственно Швеции: 1. Каким образом немецкие войска из северо-западной и северной Норвегии могут пройти к театру военных действий в район Саллы? 2. Каким образом они после этого будут снабжаться? На оба эти вопроса можно было ответить однозначно: «через Швецию». Поэтому Германия в подходящий момент, до наступления времени «Ч», представит шведскому правительству просьбу об использовании железных дорог Швеции для решения этих задач. По Аландскому вопросу — оккупирует ли архипелаг Финляндия, Германия или даже Швеция, дабы не допустить туда русских — руководство в Берлине решения еще не приняло. Стединг сразу же бросился сообщать эти сведения шведскому «внутреннему кругу».

Сведения Рёссинга, полностью соответствуя реальному положению дел, с исторической точки зрения являются ценным дополнением для уточнения положения Финляндии в апреле 1941 г. О мотивах откровений Рёссинга до сих пор ведется полемика. Бьёркман, в частности, считает, что своими заявлениями Рёссинг хотел дать шведам больше времени на раздумья по поводу предстоящего транзита, чтобы он в конечном итоге был разрешен безболезненно.

В своих откровениях Рёссинг зашел дальше, чем ему было позволено начальством, и это было причиной его последующих затруднений. Слухи о том, что его по приказу Гитлера убили в Хельсинки, не имели под собой основания. Он умер в результате болезни 1 февраля 1942 г… В преддверии войны-продолжения Рёссинг являлся одним из наиболее «долговременных» и влиятельных немецких представителей в Финляндии.

7. Тревога в связи с ранней переброской войск в Норвегию

Согласно сообщению «Правды» от 30 апреля 1941 г. явным свидетельством изменения политики Финляндии было прибытие в Турку 12 тысяч вооруженных немецких солдат. Информация, поступавшая из Турку в Советский Союз, носила в принципе надежный характер. Как писал в своем письме (1 апреля 1941 г.) германский военный атташе Рёссинг, Советский Союз послал на верфь Криктон-Вулкан, на котором для него строились буксиры, группу из 31 инженера и техника для наблюдения за ходом строительства, хотя, по мнению руководства верфи, такое количество специалистов совершенно не требовалось. По мнению Рёссинга, они не только вели коммунистическую пропаганду, пользуясь недостатками в снабжении продовольствием, но и наблюдали за немецкими судами и перевозками, особенно в Северную Норвегию. Представитель Турку в комиссии по транзиту Алскуг (Ahlskog) сообщал 8 мая 1941 г., что «вице-консул России никак не желал покидать порт без вмешательства полиции. Всякий раз, когда осуществляются перевозки, в Турку прибывает 2–3 русских из Марианхамина и столько же из Хельсинки». Таким образом, преувеличение в сообщении «Правды» следует объяснить соображениями политической целесообразности, а не недостатком поступавшей информации.

Через Турку в первые дня мая, как свидетельствуют немецкие данные, проследовало около 4000 отпускников. Английскому посланнику его финские знакомые сообщили, что речь идет лишь о батальоне немцев, т. е. еще о меньшем количестве.

Из обзоров финской комиссии по транзиту выясняется, что к началу мая через Турку в Северную Норвегию прошли части СС, зенитной и береговой артиллерии общей численностью около 3 тысяч человек. Войска прибыли на пароходах «Тельде», «Феодосия» и «Адлер». Контингент состоял, однако, не из возвращавшихся отпускников, поскольку документы говорят о «пополнении». Усиление береговой артиллерии в районе Киркенеса было связано с предпринятыми Гитлером мерами безопасности на всем норвежском побережье против англичан. Пополнение отрядов СС предполагало расширение упоминавшегося ранее подразделения Totenkopf-Standart, которое в итоге было включено в образованный SS-Kampfgruppe в качестве третьего полка дивизии Nord. И когда на улицах небольшого Турку появилось порядка трех тысяч немцев, получивших возможность в ожидании посадки в железнодорожные составы побывать в городе, это обстоятельство, естественно, привлекло к себе внимание. — Четырехкратное преувеличение (3000 — 12 000) — в практике пропаганды явление не редкое — помогло «Правде» добиться своей цели: новость попала на страницы мировой прессы. На Западе отметили, что советская пресса впервые коснулась вопроса о транзите и это было воспринято как свидетельство ухудшавшихся отношений с Германией.