Фишер. По следу зверя. Настоящая история серийного убийцы
Шрифт:
Получается, что отныне Сергей Головкин получал прямой доступ к мальчикам-подросткам. Успенская средняя школа, где он теперь вел кружок, находится примерно в четырех километрах от конезавода. Для поездок туда убийца даже велосипед из родительского дома перевез на электричке. Но в итоге… передумал.
«Я провел там несколько занятий, а потом отказался, – вспоминал он позже, – считал, что такие занятия бесполезны. В самой школе поселка Успенское после тех занятий я не бывал, хотя она расположена напротив конторы конезавода».
К этому времени он уже окончательно устал мотаться из Москвы на работу и обратно – подземкой, электричками,
«Я обратился к администрации завода о выделении мне комнаты для проживания. К этому времени в Горках-10 был сдан в эксплуатацию жилой дом нашего конезавода. Я думал, что мне там дадут комнату, но из этого ничего не вышло. Несколько позднее мне выделили в старом доме на территории завода одну комнату».
Место было запущенное, фактически просто угол в заброшке. Отапливать эту комнатку с железной кроватью приходилось электроплиткой. На ней же готовил что-нибудь примитивное: тушенку разогревал, сосиски в кастрюльке варил, макароны. За водой нужно было ходить на другой конец завода. Удобства (в смысле туалет) – на улице.
Жутко неудобно. Но зато его собственная берлога, в которой серийный убийца мог прятаться от других. Он потом откровенничал на допросах:
«Уже после убийства последнего мальчика из пионерского лагеря, будучи у себя в комнате в Горках-10, я онанировал, мысленно представляя, что совершаю с ним половой акт…»
Для родных и сослуживцев Головкин выглядел обычным человеком. Немного недотепой, если говорить об обычных бытовых вещах. Хмурым грязнулей. И никто, конечно, не представлял, какое под его кожей прячется мерзкое чудовище, достойное самых жарких костров геенны огненной…
Как потом признавался Сергей Головкин, он решил на время отказаться от выездов на «охоту», нападений и убийств мальчиков. Уж слишком активны были вокруг сотрудники милиции и прокуратуры.
«Я боялся. Знал, что ищут человека, который убивает мальчиков, хотя я каких-то особых мер безопасности не предпринимал. Был уверен, что меня [на местах убийств] никто не видел».
По выходным он обычно уезжал домой в Москву. Увозил баул с грязными вещами, оставлял маме на стирку, забирал чистое. И чаще всего даже не оставался у родных ночевать.
Из показаний мамы, Ларисы Головкиной:
«Сережа приезжал домой по воскресеньям, мылся в ванной, менял одежду на чистую, брал чистое постельное белье и в тот же вечер ехал обратно. Ночевать он оставался, только когда был на больничном, в отпуске, когда были праздники на несколько дней или если его отправляли в Москву по работе с ночевкой».
Честно говоря, многие обращали внимание на какое-то особое равнодушие Сергея Головкина к чистоте. В прямом смысле. Можно было еще понять, если парень начинает постепенно деградировать, потому что живет в черт-те каких условиях, в отселенном корпусе без воды. Но тут другой случай – у него с детства с личной гигиеной не сложилось. Еще с тех времен, когда отец поливал его из душа ледяной водой якобы для закалки, а мальчик кричал и отбивался.
«Уже будучи взрослым, когда Сережа приезжал домой после работы с лошадьми, он мог лечь в чистую постель, не искупавшись», – рассказывала мама.
«Внешне он был неопрятен. Я много раз делал ему замечания», – из показаний главного зоотехника конезавода Кузьмина.
Хотя непосредственно на работе по своей специальности Сергей Головкин был лучше всех. График у них на маточной конюшне – сложный, тяжелый, зачастую ненормированный.
Правда, работа у него была весьма специфическая. Чем конкретно занимался в МКЗ старший селекционер-зоотехник Сергей Головкин, следователям потом рассказала Людмила Проклова, бригадир маточной конюшни Московского конезавода. (К слову, только в конной части завода в советское время трудились в общей сложности более 85 человек.) По ее словам, молодой специалист отвечал за случки и период, когда кобылы вынашивают плод.
«Вначале идет проба: конюх Курьянов и Головкин выводят жеребца, по очереди подводят к нему кобыл и таким образом выявляют “девочек” в “охоте”. (Так на сленге конезаводчиков называют состояние, когда лошадь готова к оплодотворению и не будет отбиваться от жеребца, этот период обычно длится пять-семь суток.) Поймав этих кобыл, ведут их на ректальное исследование на созревание фолликул».
Фолликулы – образования, которые возникают у самок млекопитающих в начале менструального цикла. Специалист как раз и должен определить их «готовность». В наше время ректальное исследование проводят с помощью УЗИ. А в 1980-90-е это делали, прошу прощения, вручную.
«Ректальное исследование кобыл проводится утром, – продолжает Проклова. – Головкин в тонких полиэтиленовых перчатках лезет кобыле в прямую кишку и определяет степень созревания фолликулы. Вечером идет естественная случка или искусственное осеменение кобылы Головкиным».
Второй вариант женщина-бригадир описывала так:
«Я с конюхом вывожу жеребца, Головкин специальным аппаратом берет сперму. При этом рядом с жеребцом ставится кобыла в охоте. Затем Головкин разбавляет, то есть подготавливает сперму и вводит кобыле специальным шприцом через катетер. Осеменяет Головкин вечером, примерно в 18–19 часов. После этого он каждый день заходит в маточную по утрам и проверяет».
Звучит это специфически и с непривычки даже жутковато. Но такова, в конце концов, профессия селекционера. Хотя коллеги нередко замечали за Головкиным какое-то подозрительное усердие во время некоторых процедур.
«Делал он все аккуратно, но при ректальном исследовании слишком долго задерживал руку в прямой кишке. При этом он пел песни, чувствовалось, что это доставляет ему удовольствие, – вспоминал шеф Фишера Олег Кузьмин. – Я считал, что это от любви к работе».
В одной из экспертиз, которые есть в уголовном деле, суммируются показания других сотрудников МКЗ, которые вспоминали поведение селекционера-зоотехника во время осеменения лошадей:
«Когда Головкин осеменял кобыл, то глаза у него становились мутными, создавалось впечатление, что он находится под наркотиками. Осеменял он обычно семь-десять кобыл, тогда как другие селекционеры по две-три. После этого он приходил на конюшню очень часто и днем, и ночью, несмотря на выходные, проверяя кобыл на жеребость… Он долго держал руку внутри кобылы и с пристрастием ощупывал внутренности, глаза у него при этом начинали блестеть, он получал удовольствие. Практикантке, находившейся в этот момент поблизости от Головкина, стало стыдно за его возбужденный вид».