Физик

Семенов Антон

Ярина посмотрела на него, её брови поднялись.

— Что ты чувствуешь? — спросила она, её голос был настороженным, но любопытным.

Олег закрыл глаза, сосредотачиваясь на искре. Она была громкой, почти болезненной, но он попытался направить её, как реку, как учила Ярина. И тогда он услышал — не слова, а образ: дерево, старое, с корнями, что уходят вглубь земли, и свет, что течёт по ним, как сок. Это было не зло, не тьма, а что-то живое, что знало его. Он открыл глаза, его сердце билось быстрее.

— Это… лес, — сказал он. — Не его тень. Его сердце. Оно говорит.

Ярина замерла,

её взгляд стал глубже, как будто она видела его впервые.

— Ты слышишь его, — прошептала она. — Не все могут. Даже Марфа… она училась годами.

Ворон фыркнул, но его меч опустился.

— Лес, тень, мне плевать, — буркнул он. — Если оно не лезет, пусть болтает. Но я не доверяю этому месту.

Олег не ответил. Он чувствовал, как искра успокаивается, но не гаснет. Голос леса был слабым, но реальным, и в нём не было угрозы — только память, как будто деревья помнили его приход, его искру. Он вспомнил слова Лешего: «Мир слушает». Может, Глубокий Лес не был врагом? Или это была ловушка?

Шорох повторился, но теперь он был дальше, как будто лес отступил, давая им пройти. Ярина кивнула, её посох снова коснулся земли.

— Идём, — сказала она. — Корень Живы растёт в сердце леса. Если ты слышишь его, это знак. Но не забывай — Чернобог тоже здесь.

Они двинулись дальше, но Олег не мог отделаться от ощущения, что лес следит — не с ненавистью, а с любопытством, как учитель, что ждёт ответа от ученика. Его искра пульсировала, и он чувствовал, как оберег направляет её, как маяк. Но затем воздух стал тяжелее, и гул, что он слышал раньше, вернулся — низкий, глубокий, как дыхание земли. Это был не лес. Это был Чернобог.

Впереди, в тени деревьев, что-то мелькнуло — не фигура, не зверь, а сгусток тьмы, что исчез, стоило моргнуть. Олег замер, его искра вспыхнула, но не светом, а холодом, как предупреждение. Ярина остановилась, её рука сжала амулет на шее. Ворон поднял меч, его глаза сузились.

— Это он, — прошептала Ярина. — Его тень. Она близко.

Олег сжал посох, чувствуя, как искра борется — часть её тянулась к лесу, часть откликалась на тьму. Он вспомнил слова вестника: «Ты не готов. Но будешь». Это была проверка, и он не знал, пройдёт ли её. Но он знал одно — они не остановятся. Ради Марфы. Ради равновесия.

— Идём, — сказал он, его голос прозвучал твёрже, чем он ожидал. — Пусть смотрит. Мы найдём корень.

Ярина посмотрела на него, и в её глазах мелькнула искра надежды. Ворон хмыкнул, но кивнул. Они шагнули вперёд, в тени, где лес и Чернобог ждали их следующего хода.

Сумерки в Глубоком Лесу были не просто тьмой — они были живыми, текучими, как река, что обволакивает и тянет вглубь. Свет мха на стволах стал ярче, но его зеленоватое сияние не разгоняло мрак, а делало его глубже, как фонарь в тумане. Олег шёл за Яриной, его посох оставлял мягкие вмятины в земле, покрытой мхом и корнями, что казались венами леса. Искра внутри него пульсировала, громче, чем когда-либо, но теперь она была не рекой, а ветром — то тёплым, то ледяным, как будто боролась сама с собой. Оберег на запястье с синим камнем горел, и Олег чувствовал, как он направляет искру, но не мог понять, куда.

Ярина

вела их вперёд, её шаги были уверенными, но осторожными, как будто она ступала по тонкому льду. Её посох светился слабо, бусины на нём дрожали, откликаясь на дыхание леса. Ворон ковылял позади, его меч был в руке, а взгляд обшаривал тени, что двигались в углу зрения, исчезая, стоило посмотреть прямо. Лес молчал, но его тишина была полна голосов — шорохов, вздохов, эха, что звучало не в ушах, а в груди. Олег чувствовал, как искра тянется к ним, но теперь он боялся её отпускать — тень Чернобога, что мелькнула раньше, не ушла. Она ждала.

— Мы близко, — вдруг сказала Ярина, её голос был тихим, но твёрдым. Она указала посохом вперёд, где деревья расступались, образуя поляну, залитую моховым светом. В центре стоял камень — низкий, плоский, с вырезанными знаками, что казались живыми, шевелящимися в полумраке. — Здесь растёт корень Живы. Но… он охраняется.

— Охраняется? — переспросил Олег, чувствуя, как искра дрогнула холодом. — Кем?

Ярина не ответила сразу. Её взгляд был прикован к камню, и в её глазах мелькнула тень страха.

— Лесом, — сказала она наконец. — И тем, что он разбудил.

Ворон хмыкнул, но его смех был безрадостным.

— Отлично, — буркнул он. — Ещё одна тварь. Надеюсь, она меньше той железной махины.

Олег сжал посох, глядя на поляну. Его искра была громкой, почти оглушающей, и он чувствовал, как она тянется к камню, как будто он был магнитом. Но с ней пришло и другое — гул, низкий, глубокий, как тот, что звучал в тумане. Чернобог. Его тень была здесь, в воздухе, в земле, в самом свете мха. Олег вспомнил слова вестника: «Ты не готов». Он не был готов, но стоять на месте было хуже.

Они шагнули на поляну, и лес словно выдохнул. Мох под ногами стал мягче, но каждый шаг отдавался в костях, как удар. Олег чувствовал, как искра бурлит, и оберег на запястье стал почти невыносимо горячим. Он посмотрел на Ярину, и она кивнула, указывая на камень.

— Корень под ним, — сказала она. — Но мы должны быть быстрыми. Лес… он уже знает.

Олег кивнул, но не успел сделать шаг. Гул стал громче, и земля дрогнула — не сильно, но достаточно, чтобы Ворон выругался, а Ярина упёрлась посохом в мох. Тени вокруг поляны сгустились, и из них проступила фигура — не зверь, не вестник, а что-то среднее. Она была высокой, сгорбленной, с руками, что волочились по земле, и лицом, скрытым тьмой, как у вестника, но живой, шевелящейся, как дым. Её глаза — два белых огонька — смотрели на Олега, и он почувствовал, как искра замерла, как будто встретила стену.

— Пришлый… — голос фигуры был как треск льда, холодный, но не пустой. — Ты принёс свет… но тьма его хочет.

Ярина шагнула вперёд, её посох вспыхнул ярче, и бусины засветились, как звёзды.

— Уйди, — сказала она, её голос дрожал, но не ломался. — Это место Живы. Тебе здесь не место.

Фигура издала звук — не смех, а шипение, что резало уши. Её глаза не отрывались от Олега, и он чувствовал, как искра борется, как будто её тянули в разные стороны. Ворон поднял меч, но его рука дрожала — не от боли, а от чего-то другого, как будто тварь давила на него одним присутствием.