Флудий & кузьмич

Ильенков Андрей Юрьевич

– Ну, коли так, спасибо: кто как, а я тогда, не загадывая наперёд – новую баньку отстрою, кстати, так ведь и не попарились, - сокрушался Кузьмич, одним глазом поглядывая на сокровища.

– Успеем ещё – какие наши годы, - обнадёживал я, как мог, егеря.
– Да… и вот ещё что, Наденька, - я вынул из бокового другого кармана величиной с детскую ладонь прибор для дальней межгалактической связи, - если, случится что-то экстренное, то обязательно нажми вот эту красную кнопку и, где бы я не находился – специальный сигнал до меня дойдёт, и я постараюсь моментально прилететь к тебе.

– Хорошо, - ответила она, взяв, как оберег, передатчик и в свою очередь, сняв с себя серебряный крестик, повесила его на мою

шею, трижды осенив тонкими перстами.

– Ну, будем тогда, прощаться, - с тревогой взгляну я на вибрирующий, на запястье атомный хронометр.

– Эй, братцы! – строго крикнул в направлении «малютки» Кузьмич, - вытаскивайте Петьку из аппарата от греха и идите сюда скорей, - Фёдор Фомич улетает!

Через минуту я стоял в окружении родных и близких людей, не сводящих с меня преданных, уважительных и любящих глаз, всегда готовых в горе подставить своё плечо, а в радости - раскрыть нараспашку душу. Знаете Мудриус, в подобные драматические минуты расставания со ставшими тебе дорогими людьми, на фоне непостижимого масштаба Вселенной, который непроизвольно давит на тебя с момента первого осознания этого неоспоримого факта, как никогда понимаешь крайнюю необходимость в простых, товарищеских и душевных связях между всеми мыслящими существами Космоса. Эти связи хрупки и, как паутинки, могут в любой момент порваться от дуновения даже слабого холодного ветерка гордыни и презрения, чванства и эгоизма, пошлости и лукавства: поэтому, когда провидение награждает тебя счастьем истиной дружбы и любви, ты ценишь это не меньше, а то и больше собственной жизни, которая, наполняется реальным, а не мнимым смыслом бытия. Сопричастность и сопереживание, честность и порядочность друг другу, взаимовыручка – вот казалась бы простой набор минимальных качеств, для того, что бы человек не сошёл с ума от неимоверной тоски и одиночества, лишив себя радости искреннего общения с себе подобным свободным от ложных посылов индивидуумом.

Но, увы, разумные существа сумевшие отделить зёрна от плевел встречаются весьма редко, что собственно всегда наводит меня на грустные мысли, учитывая вышеупомянутый масштаб Мироздания. Впрочем, я как всегда, отвлёкся, - простите…

Итак. Я ещё раз крепко обнялся с каждым из них. При этом, я едва не утонул сначала в огромных, как морские волны, мышцах Алексея, а затем – в не менее мощных, словно скалы Тибета, бицепсах Тимофея. Далее: в рукопожатии отчаянно тряс золотые руки Ломакина, восхищаясь и преклоняясь его гению; наконец, как заблудший сын, встретив после долгих и тщетных поисков родного отца, я крепко стиснул Кузьмича, украдкой вытирая о его мягкую бороду слезу безмерной благодарности. Затем, подойдя глаза в глаза к Надежде, я в нерешительности остановился и, топчась на месте, будто робкий юноша под окном возлюбленной, никак как не решался поцеловать её, хотя возможно, это было бы в последний раз в жизни. Но всевидящий и чуткий Кузьмич, ненавязчиво предложил некурящим ребятам подымить в сторонке, и те, сообразив, в чём дело – понимающе, ведомые тактичным егерем, отошли на несколько шагов.

Оставшись почти наедине, мы мгновенно обнялись и забылись в сладостном поцелуе, как в тот первый раз, когда душистое сено, хрустальное августовское звёздное небо, нежный плеск воды засвидетельствовали факт начала такого великого таинства Вселенной как любовь, благодаря которой души становятся бессмертными.

Но, как верно написал поэт: «ничто не вечно под Луной» и уже через минуту хронометр подал предупредительный сигнал о том, что пора улетать, бесцеремонно прервав утекающие в небытие секунды блаженства. Я невольно вздрогнул, и едва сдерживая слёзы неотвратимой разлуки, негромко сказал Наденьке:

– Прощай, любимая…

– До свидания, любимый, если у нас будет… мальчик, то я назову его Фёдором, - оттаяв после поцелуя, как согретый

солнечным лучом подснежник, тихо шепнула мне на ухо Наденька и, не оборачиваясь, отбежала к отцу.

– Что ты, сказала, что?! – тщетно пытался переспросить я услышанное, не веря собственным ушам и в то же время, испытывая новое, неизъяснимое для себя чувство личной причастности к ещё одному таинству Природы. Но слова мои безответно утонули в неожиданно поднявшемся западном ветре, а бездушный хронометр уже неистово пронизывал мою плоть, специальными импульсами служебного долга и безопасности неумолимо подталкивая её к «малютке».

Ещё через минуту, я, преисполненный тайной надежды, которая, не смотря на не определённость последней фразы любимой, удивительным образом укреплялась во мне, махнул всем на прощанье, взятой на память у Кузьмича кепкой-скафандром, наглухо задраив люк, вдавил что есть силы педаль газа в пол. И «малютка», беспрекословно повинуясь мне, молниеносно рванула ввысь по феерической траектории, почти беззвучно покинула приютившую её Землю, слившись на ночном небе крохотной точкой с бесчисленными звёздами бесконечной Вселенной.

Но к моему удивлению, чем большим становилось расстояние отделяющим меня от оставшихся внизу друзей, тем вопреки ожиданию, сердце моё медленно и верно наполнялось надеждой скорого свидания с ними; эта цель – приглушала, казалось бы, безутешную горечь разлуки и придавало мне веры и сил в том, что я, ни смотря, ни на что преодолею любые препятствия, которые неминуемо встретятся на пути возвращения к, ставшей вторым домом - Земле.

XVIII

(Эпилог)

– Ну, вот… как-то так, - закончил Флудий рассказ и невольно, с нескрываемой грустью в слегка мутных глазах, покосился на бутылку с остатками леивки.

– Нда…жалостливая история, - вздохнул Мудриус, о чём-то глубоко и надолго задумавшись, словно перебирал в памяти, запылённые временем архивы в поисках крайне важного пожелтевшего документа.

– В общем, шеф, в связи с чистосердечным признанием в форме рассказа, я целиком и полностью в вашей власти…- прервал, не выдержав затянувшейся паузы хода тяжёлых раздумий УДАВА, подчинённый, нервно перекатываясь упругой плотью с места на место.

– Значит так, дорогой мой Флудий, - наконец, принял он решение просветлевший лицом, - я, как ты знаешь, в первую очередь – придерживаюсь гуманистических принципов бытия, основанных на таких фундаментальных понятиях как уважение прав личности, свобода выбора и т.д. и только во вторую – твой непосредственный начальник…

– Конечно, знаю - за это мы все вас любим и ценим, - как всегда, по-доброму иронично подыграл Флудий шефу, который уже почти никак не реагировал на подобные безобидные шпильки.

– Ну, так вот, будущий Командор Флудиус, признаюсь честно, что будь я в подобной ситуации как ты на Земле, то я не смог бы гарантированно утверждать, что поступил бы иначе и не пошёл бы сознательно на должностное преступление. Следовательно: руководствуясь здравым смыслом и совестью я, солидаризируясь с твоим поступком, и ставлю во всей этой истории жирную точку, а, говоря бюрократическим языком, спускаю твоё дело на тормозах, т.е. не даю ему ходу.

– Огромное спасибо…! – облегчённо выдохнул Флудий, - я искренне надеялся на справедливую и адекватную оценку моих действий, ибо всегда верил в вашу мудрость, но ставить точку, мягко говоря, рановато…- снова загрустил он.

– А что? Ты не всё мне рассказал?!
– напрягся Мудриус, посчитавший, что никаких сюрпризов от подчинённого уже не будет.

– Да нет: вы не так поняли, Командор, то есть… не совсем так, - почувствовал нарастающее напряжение шефа Флудий.

– Так как же тебя ещё понять-то, если, оказывается, вместо одной истории бесконечный сериал вырисовывается?
– всё же обиделся шеф.