Фокус
Шрифт:
— Он сказал, что расстался с ней… задолго до Нового года, — бормочу я, и хоть Наташа продолжает настойчиво тыкать мне в руки свой телефон, просто мотаю головой.
— Ну че, расстались-помирились, — не щадит подруга и продолжает показывать остальные фотографии: Лена с Андреем в ресторане, Лена хвастается букетом цветом. В январе, дней десять назад, вдвоем в каком-то баре.
Я почему-то цепляюсь за дату, и до боли, до крови во рту прикусываю изнутри щеку, потому что хорошо помню тот день: Андрей сказал, что ему пришлось срочно ехать на работу, и целый вечер был не на связи. Появился только на следующий день, сказал, что
— И, кстати, Йо, если вдруг ты начнешь придумывать очередную сказку, чтобы спрятаться от реальности, здесь есть комментарии твоего Супер-Мужчины. И под каждой второй новой фотографией — лайки. Знаешь, не очень-то это похоже на отношения, где мужик просто не знает, как отвязаться от женщины. — Наташа, наконец, убирает телефон и зло выплевывает: — Прости, Йо, но тебе просто вешают лапшу на уши. Потому что ты Маленькая Наивная Дурочка.
Я встаю из-за стола, чтобы пойти в туалет и ледяной водой смыть с себя все.
Шатает. Штормит.
Спотыкаюсь, отмахиваюсь от чьей-то руки.
И просто падаю, как «выключенная» кнопкой дистанционно управления механическая кукла.
Не знаю, упала ли я в обморок или мне только показалось, что мир начал переворачиваться, но когда я начинаю заново различать предметы, а не только их размытые контуры, то передо мной маячит бледное лицо Наташи, и почему-то метет снег.
Мы уже на улице, и свежий воздух, как проникающее ранение, режет легкие изнутри. Инстинктивно пытаюсь сбросить с плеч куртку, но подруга быстро закутывает меня обратно и медленно, что-то бессвязно приговаривая, ведет к такси. Не сразу вспоминаю, что моя машина в сервисе, и сегодня мы просто гуляли по магазинам, обходив пешком столько мест, что пятки явно не будут мне благодарны.
— Йо, слушай, нельзя быть такой… впечатлительной. — Наташа, как маленькую, пытается завернуть меня в шарф, но я скидываю ее руки. Довольно грубо, и она сразу перестает надо мной кудахтать, снова превращаясь в твердую, рубящую правду-матку подругу. — Ничего страшного не случилось, Йори. Просто ты нарвалась на любителя заняться сексом без обязательств.
— Что? — не понимаю я. — Ты о чем? Господи, да мы живем друг от друга на таком расстоянии, что страшно вслух сказать!
Сейчас, когда первый приступ удушливой паники уже прошел, из меня, как яд из змеиного укуса, начинает выходить злость. В большей степени на себя за то, что позволила этому случиться: открыла дверь в свою личную жизнь — и мою выпестованную цветочную клумбу вытоптала… да пусть даже и лучшая подруга. Я люблю ее и всегда буду благодарна за то, что именно Наташа была рядом, когда «Титаник» моей жизни разбился об айсберг по имени «Костя», но то, что она сделала сегодня — просто… нож в спину.
— Я… я больше… — Сказать лучшей подруге, что она больше не нужна — это больнее, чем отказаться от любимого человека. Но я просто не знаю, хочу ли и дальше держать в своем тылу этого человека. Опираться на сваю, которая охотно свалится на голову. — Это подло, Наташа.
— Ты о чем вообще? — не верит она.
Водитель косится на нас в зеркало заднего вида. Наверняка уже мысленно матерится, что именно ему «повезло» развозить двух неуравновешенных бабенок, которые сейчас устроят ругань прямо на заднем сиденье. Наверное,
Даже жаль его разочаровывать.
У меня просто нет сил. Ни кричать, ни ругаться, ни пытаться что-то доказать. Перед глазами стоят дурацкие фотографии, а мозг просто живет своей жизнью: снова и снова прокручивает в голове тот вечер, который я провела одна, убиваясь, почему Андрей вдруг так резко замолчал. И снова — та фотография из бара.
Я хочу верить, что все это просто какая-то нелепость. Глупость. Недоразумение. И как ненормальная смеюсь, выкапывая из памяти все синонимы слова «недоразумение». Как их немного, оказывается.
Всему есть логическое объяснение. Для всего есть своя правда. Если бы мы с Андреем были «реальными», я бы обязательно спросила его, что происходит. В лоб, наверняка со слезами, наверняка даже до противного громко. Но я бы спросила, чтобы видеть его лицо в тот момент, когда он мне ответит. Я бы угадала ложь, даже если бы он пытался ее скрыть.
Но мы просто два одиночества в переписке. Что мне ему сказать? «Прости, что я разболтала о тебе своей подруге, рассказала о нас с тобой, будто мы парочка, и она решила подстраховать мой тыл, хоть я об этом и не просила, но все равно разрешила это сделать?» Даже «без звука» это звучит как бред сумасшедшей.
Я просто не смогу сказать ему, что как воровка, без разрешения, совала нос в его личную жизнь. Даже если стала тем самым «пареньком на шухере», которому почему-то вынесли самый строгий приговор. Но и как теперь жить в неведении я тоже не знаю. Просто не представляю, как смогу писать ему или звонить.
Но хуже всего то, что я, а не Наташа, виновата в случившемся больше всего. Я ведь могла просто молчать. Или не разрешать ей проводить свое маленькое расследование прямо у меня перед носом. Почему? Потому что в тот момент я была точно так же одержима любопытством. Любопытством — и желанием доказать, как она заблуждается. Что мой Андрей — не такой, как ее бывшие, что мне, наконец, повезло найти Того Самого Мужчину. Даже если он далеко, не мой и мы просто «чуть больше, чем друзья».
Некого винить.
Только себя.
— Я бы никогда не променяла нашу дружбу на мужчину, хоть миллион раз золотого! — выкрикивает в сердцах подруга, когда я выхожу из такси и даже не тружусь закрыть за собой дверцу.
«Я бы тоже, но теперь уже все равно слишком поздно…»
Глава двадцать вторая: Андрей
Есть в жизни белая полоса, есть черная, а есть, сука, жопа.
И я злой, как черт, потому что в такие дни, как сегодня, кажется, что меня окружают одни идиоты, придурки, штопаные гандоны и сволочи. И все это без привязки к полу.
Я думал, что вчерашний «не везет», наконец, закончился после того, как я с чистой совестью и охеренно легкой душой чуть не силой своими руками усадил Лену в поезд. Утром «вдруг выяснилось», что сумку у нее никто не крал, а она преспокойно осталась у подруги в прихожей. Я даже не знал, смеяться мне или постучаться башкой обо что-то твердое. Причем постучаться до состояния, когда тупость полезет из моей головы буквами слова «легковерный дебил». Радует только то, что и из этого я извлеку урок: на хрен всякую терпимость к женским заморочкам. По горло сыт. Как нарочно: как только пускаешь кого-то в свою жизнь хоть на шаг — и тут же видишь, что в твоем уютном мире уже, блин, насрано.